Цикл «Горацио Хорнблауэр». Книги 1-13

Это был рапорт, формальный запрос капитана Фелла предать военному суду оркестранта королевской морской пехоты Хаднатта за «умышленное и неоднократное неисполнение приказов». Такое обвинение, будучи доказанным, означало смерть, или такую, порку, перед которой смерть покажется предпочтительнее. Спендлов был прекрасно осведомлен, что его адмирал терпеть не может кнуты и виселицы.

- Обвинения выдвинуты тамбур-мажором, - сам себе пояснил Хорнблауэр.

Он прекрасно знал Кобба, тамбур-мажора, по крайней мере, настолько хорошо, насколько это позволяли сложившиеся обстоятельства. Как у адмирала и главнокомандующего, у Хорнблауэр был собственный оркестр, который находился под руководством Кобба, имевшего ранг уоррент-офицера. Накануне любых официальных мероприятий, где нужна была музыка, Кобб являлся к Хорнблауэру за приказаниями и инструкциями, и Хорнблауэру приходилось разыгрывать комедию согласования предложений, которые были ему представлены. Он никогда не признавался на людях в своей неспособности отличить одну ноту от другой, на деле он определял различие между мелодиями или по движениям танцоров или по продолжительности произведения. Его немного беспокоило, что это может стать известным большему количеству людей, чем он рассчитывал.

- Что вы имеете в виду, говоря «недоразумение», Спендлов? – спросил он.

- Я уверен, что дело касается «творческой натуры», милорд, - уклончиво ответил Спендлов. Хорнблауэр приступил ко второй чашке кофе. «Это может затянуть петлю на шее оркестранта Хаднатта», - подумал Спендлов. Хорнблауэр, в свою очередь, ощущал раздражение, неизменно возникавшее у него, когда его заставляли выслушивать различные сплетни. Адмирал, в его роскошной изоляции, никогда, в лучшем случае, лишь изредка бывает осведомлен о происходящем так же хорошо, как самый младший из его подчиненных.

- Творческая натура? – повторил он. – Я должен повидать тамбур-мажора. Пошлите за ним тотчас же.

- Есть, милорд.

Он получил один необходимый ключ, и не собирался унижаться, выпрашивая другой, если только разговор с Коббом не окажется безрезультатным.

- А сейчас, пока он еще не пришел, вкратце изложите мне суть дела.

Тамбур-мажор Кобб не спешил с приходом. Когда он появился, его сверкающая форма свидетельствовала о том, он позаботился о своем внешнем виде: мундир и панталоны были тщательно отутюжены, пуговицы сияли, ремни расправлены, а шпага блестела, точно сделанная из серебра. Он был человеком невероятных размеров, с невероятного размера усами, и также невероятно было его появление в комнате: гулко печатая шаг, словно он был в два раза тяжелее, чем на самом деле, он остановился перед столом, громко щелкнув каблуками, и вскинул руку в приветствии, на манер, принятый в то время среди морских пехотинцев.

- Доброе утро, мистер Кобб, - мягко произнес Хорнблауэр. Это «мистер», как и шпага, показывали, что Кобб является джентльменом в силу своего назначения, хотя и вышел из рядовых.

- Доброе утро, милорд. – В этой фразе было столько же помпезности, сколько и в движении, которым он отдал честь.

- Расскажите мне про обвинения, выдвинутые против этого оркестранта, Хаднатта.

- Хорошо, милорд. – Кобб скосил глаза в сторону, и Хорнблауэр понял намек.

- Выйдите, - сказал он своим штабным. - Оставьте нас с Коббом наедине.

Когда дверь закрылась, Хорнблауэр весь обратился во внимание.

- Пожалуйста, садитесь, мистер Кобб. Теперь вы можете без утайки рассказать мне все, что на самом деле произошло.

- Благодарю вас, милорд.

- Так что?

- Этот молодой Хаднатт, милорд, он дурак, каких мало. Я сожалею, о том, что случилось, милорд, но он заслужил то, что ему причитается.

- Да? Вы сказали, что он дурак?

- Совершеннейший, милорд. Я не скажу, что он плохой музыкант, потому что это будет неправда. Нет никого, кто играл бы корнете лучше, чем он. Это правда, милорд. Здесь он просто чудо. Корнет – это такой новомодный инструмент, милорд. У нас в оркестре его не было до последнего года. В него надо дуть, как в трубу, хотя у него также есть и клавиши, милорд. Как великолепно он на нем играет, точнее, играл, милорд.

Это изменение на прошедшее время показывала, что по убеждению Кобба Хаднатт, по причине смерти или увечья никогда не будет снова играть на корнете.

- Он молод?

- Ему девятнадцать, милорд.

- И что же он сделал?

- Это был мятеж, милорд, настоящий мятеж, хотя я обвинил его всего лишь в неподчинении приказаниям.

Согласно Военному уставу мятеж означал смерть, неподчинение приказам – «смерь или некое более легкое наказание…»

- Как это произошло?

- Хорошо, милорд, это было так. Мы разучивали новый марш, прибывший с последним пакетботом. Он называется «Донделло», милорд. Как раз для корнета и ударных. Он был исполнен не так, и я заставил Хаднатта играть снова. Я мог слышать все, что он делает, милорд. В этом марше много си-бемолей, а он играл просто «си», а не си-бемоль. Я спросил, почему он так поступает, а он ответил, что так звучит слишком слащаво. Вот что он сказал, милорд. А ведь так написано в нотах. «Dolce, - там сказано, - а dolce значит сладко, милорд.