Цикл «Горацио Хорнблауэр». Книги 1-13

Этот первый переход отступающей вражеской армии действительно добивал слабых. Мертвые, больные и умирающие солдаты — вот след, который оставляли за собой французы, несмотря на то, что вооруженных столкновений здесь не было — Дибич, во главе преследующих их сил двигался по дороге на Митау и сейчас находился далеко слева, там, где время от времени громыхали пушки. Когда наконец кавалькада достигла места, где след отступающей армии выходил на большую дорогу, им начали попадаться следы схваток; мертвые и раненные солдаты — русские, французы и немцы, — там, где русский авангард столкнулся с арьергардом Макдональда. Затем они нагнали русскую колонну, упорно шагающую по дороге, и проскакали вдоль ее бесконечных рядов. Одна дивизия, а вслед за ней — другая; солдаты, придавленные тяжелогруженными ранцами и амуницией, шли молча, прилагая все силы, чтобы двигаться так быстро, как только могли их нести усталые ноги. Эти последние десять миль сильно отличались от начала похода.

— Макдональду удалось отступить быстро, — заметил Клаузевиц, — за счет того, что он бросил пушки и раненных. Интересно, долго ли он сможет сохранять такой темп?

Хорнблауэр не собирался вступать в дискуссию. Тряска в седле сделала его ко всему безразличным, несмотря на усталость и общее чувство дискомфорта. Но теперь он сможет доложить своему правительству, что следовал за отступающей в Германию армией Макдональда, по крайней мере, на протяжении одного перехода; будет лучше, если этих переходов будет два или три. Было и кое-что еще. Он хотел встретиться с пруссаками, даже если это будет последним, что удастся ему сделать в жизни — было странно ощущать, что это действительно может стать последним его деянием. У него кружилась голова и ему было приятно сознание того, что Браун был рядом, среди верховых ординарцев.

Гонец привез вести из авангарда и Хорнблауэр как сквозь сон слушал пояснения Клаузевица:

— Пруссаки остановились впереди, у развилки дорог. Они прикрывают отступление, пока два других корпуса будут отходить по обеим дорогам.

Было странно, но именно этого он и ожидал, как будто бы сейчас пересказывали давно слышанную им историю.

— Пруссаки! — только и сказал он и невольно толкнул ногами бока лошади, ускоряя ее бег туда, где грохот пушек ясно давал понять, что пруссаки пытаются сдержать русский авангард. Штабная кавалькада уже оторвалась от главных сил и теперь продвигалась по разбитой дороге, по обе стороны которой темнел густой хвойный лес. За лесом вновь открылась безлюдная равнина с грядой невысоких холмов, по которых дорога вилась дальше. По обе стороны дороги стояли бригады русского авангарда, их батареи вели огонь, а на гребне ближнего холма виднелись колонны прусской пехоты — черные прямоугольники на фоне серого поля. Справа колонна русских в серых шинелях шла по целине, обходя позицию пруссаков с фланга, а между обеими линиями русские кавалеристы — казаки — скакали поодиночке и парами на своих маленьких лохматых лошадках; их длинные пики торчали вверх. Водянистое солнце, пробилось в этот момент среди тучи, словно для того, чтобы еще больше подчеркнуть всю мрачность этой картины. Подошедший генерал отдал честь Эссену, но Хорнблауэр не хотел прислушиваться к тому, что он говорит. Ему хотелось по-прежнему скакать вперед, к пруссакам, а поскольку кони всей группы следовали за его лошадью, Эссен, слушая рапорт генерала, вдруг обратил внимание, что и его жеребец норовит присоединиться к остальным. Губернатор вернулся к окружающей действительности только после того, как на обочину дороги неподалеку шлепнулось ядро, разбрызгивая во все стороны снег и грязь.

— Какого черта мы здесь делаем? — вопросил он, — нас же подстрелят в две минуты.

Хорнблауэр всматривался вперед: там где стояла прусская армия, блестели штыки и ветер развевал знамена — черные на фоне снега.

— Я хочу подъехать к пруссакам, — сказал он.

Залп стоящей вблизи батареи заглушил ответ Эссена, но смысл его слов был вполне понятен.

— Я еду, — упрямо повторил Хорнблауэр. Он огляделся вокруг и поймал взгляд Клаузевица, — вы едете со мной, полковник?

— Конечно же нет — Эссен опередил пруссака с ответом — ему нельзя попадать в плен.

Как перебежчик, сражающийся против своей страны, Клаузевиц, скорее всего, будет повешен как только попадет в руки пруссаков.

— И все-таки будет лучше, если он поедет, — деревянным голосом произнес Хорнблауэр.

Это было странное ощущение — пророческая ясность мысли в сочетании с болезненной слабостью.

— Я поеду с коммодором, — неожиданно сказал Клаузевиц, принимая, может быть, самое смелое решение в своей жизни. Возможно, его увлекло почти механическое безрассудство Хорнблауэра.

При виде безумия, которое вдруг овладело ими обоими, Эссен только пожал плечами.

— Ну, тогда езжайте, — проворчал он, — надеюсь, мы наберем в плен достаточно генералов, чтобы обменять их на вас.