Цикл «Горацио Хорнблауэр». Книги 1-13

— Я уже собиралась послать за вами, господин граф, — продолжала герцогиня, — не ожидая, что по счастливой случайности здесь окажется лорд Орнблоуэр. У меня есть намерение назначить вас лейтенант-генералом короля в Нивернэ.

— Вы полагаете, восстание может иметь успех, ваше королевское высочество? — спросил Хорнблауэр.

— Восстание? — переспросила герцогиня с легким оттенком недоумения.

У Хорнблауэра это вызвало тревогу. Герцогиня представляла собой самого умного и одаренного члена семьи Бурбонов, но даже у нее не поворачивался язык назвать то, что она планировала возглавить, «восстанием». В ее глазах Бонапарт был мятежником, а ей предстояло подавить мятеж, и это несмотря на то, что Наполеон сидел в Тюильри, и армия подчинялась его приказам. Но это была война, речь шла о жизни и смерти, и Хорнблауэр был не в том настроении, чтобы препираться по пустякам.

— Давайте не будем тратить время на спор о терминах, мадам, — произнес он. — Вы считаете, что здесь, во Франции, достаточно сил, чтобы свалить Бонапарта?

— В этой стране никого не ненавидят сильнее, чем его.

— Но это не ответ на вопрос, — упрямился Хорнблауэр.

— Вандея будет сражаться, — сказала герцогиня. — Там Лярош-Жаклен, и люди пойдут за ним. Мой муж поднимет юг. Король и двор удерживают Лилль. Гасконь будет сопротивляться узурпатору — припомните, что Бордо предал его в прошлом году.

Вандея может восстать, не исключено, что так и будет. Но то, что герцог Ангулемский на юге, так же как старый, толстый, страдающий подагрой король на севере, сумеют разжечь дух преданности, Хорнблауэр с трудом мог себе представить. Что до Бордо, то можно вспомнить Руан и Гавр, апатичных жителей, уклоняющихся от призыва конскриптов, единственным желанием которых было не воевать ни за кого. В течение года они наслаждались миром и свободой, и может быть, встанут на их защиту. Может быть.

— Вся Франция знает, что Бонапарта можно одолеть и свергнуть, — с напором заметила герцогиня. — В этом большая разница.

— Пороховой погреб из недовольства и разобщенности, — сказал граф. — Любая искра может вызвать взрыв.

Входя в Гавр Хорнблауэр считал так же, сравнивая себя с такой искрой. Сравнение оказалось неудачным.

— У Бонапарта есть армия, — сказал он. — Чтобы победить армию нужна другая армия. Откуда ее взять? Старые солдаты преданы Наполеону. Будут ли сражаться гражданские, а если будут, то удастся ли вооружить и выучить их в срок?

— Вы пессимист, милорд, — воскликнула герцогиня.

— Бонапарт — самый талантливый, деятельный, опасный и коварный полководец за всю историю человечества, — ответил Хорнблауэр. — Чтобы парировать его удары мне нужен щит из стали, а не картонный цирковой обруч.

Хорнблауэр оглядел всех присутствующих: герцогиня, граф, Мари, не проронивший ни слова придворный, стоявший рядом с герцогиней с самого начала разговора. Лица были хмурыми, но на них нельзя было заметить ни тени сомнения.

— Так вы призываете к тому, чтобы, скажем, господин граф безропотно подчинился власти узурпатора и ждал, пока армии Европы не освободят Францию? — спросила герцогиня с легкой иронией. Она лучше других Бурбонов умела держать себя в руках.

— Господин граф вынужден бежать, спасая свою жизнь, из-за того, чтобы был добр ко мне, — сказал Хорнблауэр, понимая, впрочем, что уходит от прямого ответа.

Любое сопротивление Бонапарту внутри Франции, как бы легко оно не могло быть подавлено и какой бы кровью не обошлось, это лучше, чем ничего. Оно может иметь успех, хотя Хорнблауэр и не надеялся на это. По крайней мере, это помешает Бонапарту заявлять, что он представляет всю Францию, заставит удерживать здесь хотя бы часть сил, отвлекая их от решительной схватки на северо-восточных границах. Хорнблауэр не рассчитывал достичь победы, но предполагал, что есть шанс, пусть маленький, развязать партизанскую войну с участием небольших отрядов в лесах и горах, которая со временем может разрастись в нечто более существенное. Он — слуга короля Георга, и если ему удастся убить хотя бы одного из солдат Бонапарта, пусть даже ценой жизни сотни мирных жителей, он должен сделать это. В уме его мелькнуло сомнение: только ли гуманистические мотивы руководят его действиями? Или в нем ослабла способность принимать решения? Ему и в прежние времена случалось отправлять людей в безнадежные предприятия, в некоторых он принимал участие сам, но в данном случае, по его глубокому убеждению, предприятие было безнадежным совершенно — а в него будет вовлечен граф.

— Так что же, милорд, — настаивала герцогиня, — вы советуете сдаться без боя?

Хорнблауэр чувствовал себя как человек, стоящий на эшафоте и в последний раз глядящий на этот мир перед казнью. Суровые реалии войны не оставляли ему выбора.

— Нет, — сказал он, — я советую сопротивляться.