Циклоп в корсете

Домик был деревянный и разваливался буквально на глазах. Например, в руках Мариши оказалась дверная ручка, когда она попыталась потянуть дверь на себя. Садик вокруг был сильно запущен. Рядом стояло еще с десяток деревянных домиков, выглядевших еще хуже. Может быть, летом тут и наблюдалось оживление и слышались человеческие голоса, но сейчас все было мертво и пусто. Жить в этих развалинах в холода могли только бомжи, но они тут собирались ближе к ночи.

«Если мне суждено закончить свои земные дни в этом местечке, то моих последних криков никто не услышит, – прикидывала Мариша. – До дороги тут метров сто, соседей явно не наблюдается, а если где-то и есть, то, пока решат вмешаться, пока побегут за милицией, пока то да се, я уже буду хладным трупом. И это в лучшем случае, а в худшем проваляюсь тут до лета, и меня найдут лишь по зловонию, которое я начну издавать».

Окончательно приуныв от такой перспективы, Мариша оглянулась на похитителя. Тот разводил огонь в печке, не сводя с Мариши внимательного взгляда. У него была густая борода и усы, разнящиеся цветом и шелковистостью от кудрей на голове. Отсюда Мариша заключила, что борода и усы скорей всего фальшивые. Темный платок, которым было прикрыто его лицо, он уже снял, но Мариша все равно его не узнавала.

– Здесь мы сможем поговорить без помех, – заявил он ей, заметив, что Мариша смотрит на него. – Раздевайся.

– Зачем? – изумилась Мариша. – Тут не жарко.

– Раздевайся, тебе говорят, – посуровел мужчина, многозначительно потрясывая пистолетом у себя в кармане. – Вдруг у тебя на одежде какие-нибудь жучки или магнитофон с пленкой. Не хочу второй раз попасться. Не бойся, сейчас тут станет тепло.

Огонь и в самом деле охотно разгорелся, поэтому Мариша не торопясь начала стягивать с себя одну вещь за другой. Под дулом пистолета спорить как-то не хотелось.

– Молодец! – одобрил мужчина, когда на Марише осталась только тоненькая сорочка и трусики.

Обойдя ее со всех сторон, он убедился, что спрятать магнитофон решительно негде, и выбросил одежду за порог. Мариша пренебрежительно фыркнула: если бы она и в самом деле задалась целью записать их разговор, то существала такая аппаратура, которой деревянная стена никак не помеха.

– Теперь можно и поговорить. Ты ведь этого добивалась, когда звонила со своими признаниями, что видела меня возле дома Лены? Что ты от меня хочешь?

– Совсем немного, – сказала Мариша. – Тысяч десять, разумеется, в долларах меня бы устроили. Думаю, что за свою свободу можно заплатить и больше. Только не хотел бы ты избавиться от своей бороды, тебе ведь под ней жарко?

– Ты права, – сказала мужчина и сдернул с себя бороду, которая была даже не приклеена, а держалась просто на резинке, как борода у дедов морозов, составляющая одно целое с усами.

Представшее перед Маришей значительно помолодевшее лицо было ей настолько знакомо, что она невольно ахнула. Перед ней стоял Андрей. Тот самый пресловутый Милин дядя, обожающий, по словам Ирины Юрьевны, родную племянницу и заменивший ей отца.

– Что такое? – недовольно осведомился тот, заметив Маришино удивление. – Ты ожидала увидеть кого-то другого?

Мариша не нашлась, что ему ответить. У нее не хватало силы воли, чтобы вернуть на место отвисшую челюсть.

– Как ты мог? – наконец выдавила она из себя. – Она же твоя племянница!

– Какая она, к черту, мне племянница! – возмутился Андрей. – Тебе же Ира русским языком объяснила, что Милка не ее дочь, а стало быть, и мне не родня.

– Но ты же ее воспитывал, ты ее знал с пеленок, – настаивала Мариша. – Ты ее любил! Ты сам говорил, что любил ее.

– Порой она была забавна, – снисходительно согласился Андрей. – Особенно пока была ребенком и не требовала многого. Но я всегда помнил, что между мной и богатством стоит эта девчонка.

– Каким богатством? – удивилась Мариша. – Ее квартира? Какое же это богатство. Ты в год зарабатываешь больше, чем она стоит. Ты же бизнесмен, нам Ирина Юрьевна рассказывала.

– Квартира – дело десятое, хотя и ее терять я не собирался, – пояснил Андрей. – Жизнь, знаешь ли, чаще всего состоит всего лишь из шестидесяти-семидесяти лет, тридцать из которых уходит на то, чтобы найти свою нишу. Значит, остается лет тридцать-сорок. Из них десять можно отвести под старость, болезни или неприятности, когда доход будет меньше, чем расход. Так что остается не так уж и много. Но нет, не в квартирке дело. Тут разговор пойдет о несравненно более крупных суммах. Ты ведь не знаешь, но наша с Ирой бабка в советские времена была очень богатой женщиной. Спросишь, на чем она разбогатела? Могу тебе ответить. Она занималась торговлей. Тогда это называлось спекуляцией в особо крупных размерах. Если бы ее арестовали, то расстреляли бы без всякой жалости. Так как ее доходы превышали доходы какой-нибудь не очень большой, но и не маленькой кавказской области.

– И чем же она торговала? – спросила Мариша, просто чтобы поддержать беседу.