Циничные теории. Как все стали спорить о расе, гендере и идентичности и что в этом плохого

Такое отрицание не сулит ничего хорошего группам меньшинств – неспроста эту точку зрения не разделяли ни Мартин Лютер Кинг – младший, ни либеральные феминистки и активисты гей-прайдов 1960-х и 1970-х годов. Их коллективное послание было во многом (хотя и не до конца) либеральным, индивидуальным и универсальным и преуспело, потому что взывало к сочувствию и справедливости. «У меня есть мечта: однажды четверо моих детишек проснутся в стране, где о людях судят не по цвету кожи, а по моральным качествам»[656], – сказал Кинг, взывая к гордости белых американцев за свою страну – Страну Возможностей – и их чувству справедливости и разделяя с ними общую надежду на следующее поколение

[657]. Он призывал к эмпатии и подчеркивал общую человечность. Если бы, как Робин Дианджело, он попросил белых американцев быть «чуть менее белыми, то есть чуть менее угнетающими, забывающими, защищающимися, невежественными и высокомерными»[658]

, произвело бы это такой же эффект? Мы думаем, что нет. Понимание человеческой природы – необходимый атрибут любой попытки улучшить общество.

Люди способны как на поразительное сострадание, так и на ужасающую бессердечность и жестокость. Эволюция сделала нас такими, поскольку в наших интересах было как сотрудничать внутри своих групп, так и конкурировать с другими. Поэтому наша эмпатия в основном распространяется на тех, кого мы считаем членами своего племени, а бессердечность, пренебрежение и жестокость – на тех, кого мы считаем конкурентами или предателями. Стремясь расширить круг нашего сопереживания, либеральный гуманизм добился беспрецедентного равенства людей, обратившись к лучшей части нашего естества – состраданию и чувству справедливости[659]. Стремясь разделить людей на угнетенных и угнетателей, Социальная Справедливость рискует подстегнуть наши худшие наклонности – трайбализм и мстительность. Здесь нет ничего хорошего ни для женщин, ни для меньшинств, ни для общества в целом.

Пожалуй, больше всего в Теории разочаровывает то, что она склонна портить буквально все, к чему прикасается, в основном благодаря отрицанию человеческой природы, науки и либерализма. Она наделяет расовые категории социальной значимостью, разжигая расизм. Она пытается выставить категории пола, гендера и сексуальности всего-навсего социальными конструктами, несмотря на то что многие принимают сексуальные меньшинства, потому что признают естественное происхождение сексуальной экспрессии. Она изображает Восток противоположностью Запада и тем самым только укрепляет ориентализм, который пытается разрушить. Вероятнее всего, в какой-то момент Теория просто самоуничтожится, но до того момента она способна принести еще немало страданий людям и ущерба обществу. Институты, которые она успеет атаковать, прежде чем развалится, потеряют большую часть своего престижа и влияния, если выживут вообще. Это также может оставить нас на растерзание националистов и правых популистов, которые представляют для либерализма еще большую угрозу.

Топливо для радикально правой политики идентичности

Одна из самых больших проблем с политикой идентичности левого толка – она обосновывает и подстегивает аналогичную политику на правом фланге. Правая политика идентичности испокон веков провозглашала, что белым людям должна принадлежать вся власть, западная культура должна господствовать в мире, мужчины должны играть основные роли в публичной сфере, а женщины – заниматься хозяйством. Гетеросексуальность считалась единственной приемлемой нормой (в определенных гендерных рамках), а гомосексуальность – морально неприемлемым извращением. Открыто бросив вызов этим представлениям и выступив за то, чтобы людей не судили на основании их расы, пола или сексуальности, левые либералы заняли убедительную позицию морального превосходства над правым крылом.

Во второй половине XX века либералы с движением за гражданские права, либеральным феминизмом и гей-прайдами одержали разгромную победу в этой идеологической битве и добились юридического равенства в вопросах расы, пола и сексуальности. Их успех был настолько оглушительным, что к концу первого десятилетия XXI века консерваторы в большинстве своем смирились с произошедшим. Социально или религиозно консервативные элементы, которые по-прежнему полагали, что женщины, темнокожие люди или геи должны быть привязаны к определенным социальным ролям и ограничены в правах, получили статус «ультраправых» экстремистов и дурную репутацию в либеральном обществе.