Цирк Умберто

Фургон выехал на запруженные толпой гамбургские улицы, нагнал вагончик Гарвея и, переваливаясь с боку на бок, затрясся по горбатой мостовой к выезду из города, на чуть раскисшую дорогу, в густеющую тьму, в незнакомые края. Встречный ветер обдавал сыростью длинный караван людей, животных и повозок, путники медленно продвигались вперед, увозя с собой сотни надежд на успех и удачу.

— Как называется место, куда мы едем?

— Букстегуде, — отвечает Карасу кучер.

Букстегуде, Букстегуде, Букстегуде. Странное слово, похожее на заклинание. Загадочное, неведомое, как и все, что ожидает их впереди.

«Букстегуде, Букстегуде», — отбивают подковы лошадей, «Букстегуде, Букстегуде», — выстукивают по булыжнику колеса повозок. Надо всем властвует таинственное Букстегуде.

Антонин Карас сидит, вглядываясь в темноту. Уже почти не видно берез, толстых, могучих берез вдоль дороги, очертания предметов расплылись, краски потухли, и только светится окошко в вагончике Гарвея. Все вокруг потонуло во мгле… Букстегуде, Букстегуде…

Чужие звуки рождают воспоминание за воспоминанием, и те нашептывают что-то Карасу напевной речью родного края. Как-то там Вашек на своей кобылке? Что сказала бы Маринка… Не осерчала бы на них? Бедняжка спит в Горной Снежне под лиственничной, а ты, вдовец, едешь в какое-то Букстегуде… Э! Чему быть, того не миновать… Зря только себе душу растравляешь… Пусть судьба забросит тебя хоть на край света — всюду, брат, земля господня.

Часть вторая

I

Все шло своим чередом. Важную роль в жизни цирка стал теперь играть некий господин, которого Карасы увидели лишь впоследствии, зимой. Звали его Гаудеамус. О том, что означает это старинное имя, служащие цирка и не подозревали [62]

. Им трудно было даже запомнить его. Малина, знавший Гаудеамуса не один десяток лет, называл его Гайдамош[63] или Бегун: господин Гаудеамус обладал тонкими конечностями цапли, а по профессии являлся своего рода ногами цирка Умберто. За несколько недель до отъезда цирка в турне господин Гаудеамус отправлялся с помощником в просторном ландо по намеченному Бервицем маршруту. В его задачу входило подготовить почву для гастролей. Он получал необходимые разрешения, договаривался о месте выступлений, заботился о рекламе, вел переговоры с местными властями: бургомистрами, полицейскими комиссарами, жандармскими начальниками, помещиками, начальниками гарнизонов, а иногда даже с министерскими советниками и самими министрами. От его умения держать себя, от красноречия и убедительности его доводов, от способности найти нужных людей и договориться с ними во многом зависел успех турне: важно было, чтобы все шло без проволочек и чтобы в каждом пункте маршрута труппа могла дать наибольшее число представлений. Господину Гаудеамусу надлежало определить, какую сумму можно «выжать» из того или иного города. Договорившись обо всем, он должен был посетить редакции газет и создать с их помощью атмосферу, обеспечить расклейку афиш, а иногда и поставку фуража для животных цирка и зверинца. Таким образом, у него было немало дел, которыми он занимался сам на месте, пребывая вдали от цирка, но неизменно руководствуясь заботой о нем. Господин Гаудеамус находился на совершенно особом положении: он обеспечивал успех тому, чего сам не видел бы вовсе, не будь у цирка зимнего пристанища в Гамбурге. Но и зима не была для господина Гаудеамуса временем отдыха: частенько он отправлялся поездом в наиболее важные пункты будущих турне, главным образом заграничных. С весны и до зимы Гаудеамус был связан с цирком Умберто лишь посредством почты и телеграфа.

Для выполнения подобной миссии нужно было обладать не только исключительными способностями, но и неподдельным энтузиазмом. Высокий, стройный, с красивой, разделенной надвое бородой, с гладко прилизанным островком блестящих волос, зоркими глазами и неизменной улыбкой на лице, господин Гаудеамус умел расположить к себе людей и быть весьма оперативным. В исключительных случаях, когда не помогали личное обаяние и красноречие, он открывал особое отделение своего бумажника и извлекал оттуда знакомую лишь немногим визитную карточку с лаконичной надписью: «Ротмистр барон фон Шёнштейн». То был последний, волшебный ключ, безотказно открывавший неподатливый замок.