Циркач

– Ведь не я распоряжаюсь. И выкроить нельзя, у меня под строгую отчетность. Хотя…– озарилось на секунду ее лицо. – Нет, пожалуй, нет, не получится.

– Вы же что-то придумали? Скажите! – с надеждой прильнул к ее столу Коля.

– Видите, в чем дело. В другую труппу должен был приехать артист…Вы же Скворцов?

– Да, Скворцов Николай.

– Вот и он Скворцов, только Александр Федорович. И тот в последний момент отказался, а бумагу уже выписали, вот я и подумала…

– Чтобы я получил вместо него?

– Если узнают в дирекции, я вообще потом работу не найду. Или что похуже. Ох, лучше и не думать о таком.

– Но мне нужно! Очень! Поверьте мне, очень! – умоляюще зашептал Коля.

– Хорошо. Только вы же понимаете, имя и отчество другие, если вдруг проверят… Обычно они смотрят сквозь пальцы, вы только идите получать вместе с вашими и сразу скажите, что для труппы лилипутов, они тогда стесняются и меньше смотрят. Вы в разных труппах, но это не важно, цирк-то один, даже не указано. Но я сильно рискую.

– Я понимаю, спасибо вам!

– В крайнем случае скажите, что перепутали, должно пройти, ведь вы однофамильцы. Чтоб только не подумали – подлог. Иначе вы меня подставите.

Тонечка вытащила из шкафчика под столом бумагу и несколько секунд вертела в руках, сомневаясь, отдавать ли ее Коле. Но его изможденный вид, очевидно, убедил ее, что она поступает правильно, и Тонечка протянула бумагу Коле, а он тут же сложил свое спасение вчетверо и спрятал в карман.

– Получите в Исполкоме карточки, а у нас придете – отварите.

– А турне? Вы думаете, оно будет? – напоследок спросил он.

– Последние слухи – что отменяют. Но вашим пока не говорите, не пугайте их, ладно?

Коля кивнул Тонечке, совершенно огорошенный, и покинул ее кабинет. Надо было с ней попрощаться, высказать благодарность. Но не осталось сил. За пару минут Тонечка умудрилась сначала обрадовать его, а потом накрыть новой лавиной отчаяния. Теперь уже ничего не важно. Цирк лилипутов скоро распадется.

***

Коля близко подошел к реке и обнаружил, что его мечта пройти вдоль Камы почти неосуществима: у воды вплотную растянулась бесконечная лесопильня. Рабочие в серых куртках до сих пор трудились, несмотря на подступающие синие сумерки. Двое из них проталкивали длинное бревно под пилу, и она с едким жужжанием рассекала его надвое, словно кусок масла. Ровная груда деревянных брусков башней возвышалась над рабочими, угрожая своей громадой. Рядом отдыхали с глухим фырчанием грузовые автомобили. Водители поодаль курили свои папиросы, дожидаясь погрузки партии, сплевывая в сторону горькую слюну от махорки, переругиваясь и хохоча, хлопая друг друга по лопаткам мозолистыми грязными руками. Еще не распиленные сосновые бревна, покрытые бурой корой, лежали вдоль течения Камы, перекрывая проход. Тонны древесного мусора от лесопильни развалились в полутьме устрашающе, как чудовищные великаны. Быстро темнело. От Камы тянуло мертвыми водорослями, и запах сырости, смешиваясь с ароматами свежераспиленного дерева, преследовал Колю по пятам.

Скоро все закончится. Эта затея с цирком с самого начала была глупостью, плодом его честолюбивых мечтаний. Отец оказался прав, что не верил в него, что осмеял перед гостями. Не вернуться ли теперь в Ленинград?

Коля в красках, в запахах и звуках представил вокзал и стоящий на пути поезд, готовый к отправлению. И на мгновение застыл в замешательстве. Даже сейчас не поздно! Признать свое поражение, купить билет, отправиться обратно – туда, где мамаша. Последних денег как раз хватит на обратный билет. Коля помнил Ленинград, каким оставил его третьего сентября. Но вряд ли это воспоминание соответствовало действительности. Слишком многое с тех пор изменилось. Осажденный фашистами город уже не примет его. Колю по-прежнему могут искать там, да и маме он станет обузой: безработный, бесполезный, еще один голодный рот.