Цицерон. Между Сциллой и Харибдой

Марку показалось этого недостаточно. Не дожидаясь новых сообщений из Рима, он вдогонку отправляет со слугой ещё послание Теренции: «…Но что будет с моей Туллиолой? Подумайте об этом – у меня мешаются мысли. Но, что бы ни случилось, бедняжка должна сохранить своё имущество и доброе имя. А как мой сынок Марк? Ах, если бы я мог взять его на руки, посадить на колени! Нет, я не могу дальше писать – меня душит отчаяние!.. Моя Теренция, самая преданная, самая лучшая жена! Моя доченька, моя самая любимая! Мой сынок Марк, моя последняя надежда, прощайте!»

Помпоний Аттик выполнял обещание Марку, предоставил охрану его семье, снабжал деньгами и вёл переговоры с сенаторами. Понимая ответственность за Марка, возвращался к нему и через несколько дней торопился назад, чтобы завершить начатые дела по его реабилитации.

Не успел Аттик появиться в Риме, как получал новое письмо с нервными упрёками: «…Бесспорно, если бы была хоть крошечная надежда на моё спасение, ты при твоей любви ко мне не бросил бы меня в такую минуту. Лучше бы я поехал вместе с тобой в Рим – где пусть меня сразу убьют, уж прости меня, пожалуйста, за эти слова…»

Аттик оставлял все дела в Риме и появлялся у друга, стыдил как капризного или больного ребёнка…

Тем временем ситуация для Цицерона усугубилась. Трибун Клодий предложил Сенату новый закон. По нему преступник Марк Туллий Цицерон обязан покинуть пределы Римского государства. Изгнанник лишался имущества, которое распродавалось желающим на аукционе. Чтобы завершить расправу, трибун нанёс страшный удар по авторитету Цицерона: обязал сенаторов принять его предложение, что прежнее постановление о казни заговорщиков принято ими по подложному обвинению консула Цицерона. Тем самым добровольное изгнание из Рима, коему он себя подверг, превращалось в акт официального возмездия за «преступления перед римским народом». По этому закону на всей территории Римской республики запрещалось предоставлять Цицерону убежище. Нарушителям грозило уголовное преследование. Клодий настоял, чтобы в новый закон включили пункт о «запрещении даже в самом далёком будущем пересматривать или отменять настоящий закон».

Узнав о новом шаге мести Клодия, Марк в отчаянии пишет брату Квинту: «…Вести эту жизнь дольше не могу. Никакая мудрость, никакое учение не дают столько сил, чтобы выдержать такое страдание».

В письмах Аттику, застрявшему по сенаторским делам в Риме, изливает безнадёжную скорбь, что «влачит самое жалкое существование и тяжко страдает»… Грозит наложить на себя руки: «…Я подавлен в такой степени, какой ты ни у кого не видел и о какой не слыхал… Но скажи, есть ли какое-либо злоключение, которого я не был бы лишён в моём бедственном положении? Пал ли кто-нибудь, когда-нибудь с такой высоты, такого положения, за такое правое дело, при таких дарованиях, опыте, влиянии, несмотря на защиту всех достойных граждан?»

Подобные письма Марк чуть ли не ежедневно отсылал друзьям и знакомым семьи, также близким к его страданиям сенаторам с призывами, полными отчаяния и горя; умолял добиваться – но не прощения его, а отмены несправедливого закона, чтобы мог вернуться домой без страха быть убитым. Послания отправлял пачками с оказией или, неимоверно рискуя, собственными рабами, сопровождавшими его в изгнании. Если бы их схватили люди трибуна, под пытками они выдали бы его местонахождение, или могли убить в дороге разбойники, позарившиеся на вещи при них.

Радовали только сообщения, что глашатаи трибуна Клодия каждый день на площадях предлагали римлянам что-либо купить из имущества изгнанника на аукционе, но желающих не находилось.

Через полтора месяца после бегства из Рима Марк понял, что дальнейшее пребывание на чужой вилле опасно как для него, так и для хозяина. Аттик посоветовал поселиться на Сицилии, где со времени наместничества у Марка оставались верные друзья; благодарные сицилийцы помнили своего защитника в деле против Верреса.

От берега к берегу

Из Италии на Сицилию путешественники попадали из Регия, крайней точки на юге страны. Путь неблизкий. Марк со спутниками добирался на нескольких конных повозках по найму; пыль, грязь, дожди, холод и ветер, бессонные ночи. Если бы не поспешные сборы и не скрытность, поездка собственным транспортом не казалась бы столь утомительной. А так, отсутствовали многие необходимые «удобства» – для сна и приятного времяпрепровождения, например, обеда в пути, чтения книг или настольных игр и даже «ночной вазы» по нужде. В Риме осталась дорожная повозка с убранством внутри, соответствовавшая имущественному и должностному статусу Марка: драгоценная отделка, мягкие подушки и ковры, шелковые занавески, наборы ценной посуды и даже любимые вещи, бронзовые статуэтки греческих муз, с которыми он не желал расставаться даже на время. Ситуация усугублялась плохим состоянием придорожных гостиниц, где Марк и его люди вынужденно укрывались от непогоды, утоляли голод и получали ночлег. Ловкие трактирщики ухитрялись неплохо заработать, подавая малопривлекательную пищу и вино или недодавая овса лошадям.