Цицерон. Между Сциллой и Харибдой

– Из всех свобод Цезарь оставил нам свободу молчать.

Пока Аттик соображал, что бы это означало и что ответить нежданному другу, Марк вывалил на хозяина все впечатления, накопленные за дни пребывания в Риме после своего исчезновения:

– Я убит! Жизнь для меня потеряла смысл. В такое время мне и в голову бы не пришло желать что-нибудь лично для себя… Мне кажется, я совершил грех уже тем, что остался жить.

По растерянному лицу друга Аттик понял, что это не просто слова, а кровоточащая рана, и постарался успокоить, тем временем поручив слугам подавать обед в триклиний.

Марк не говорил, он страдал:

– Раньше я целый день готовил выступления в Сенате, ночи напролёт при лампаде писал речи для суда. А сегодня кто-то в этом нуждается? Помимо своего желания я превратился в совершенно свободного человека – могу спать хоть до полудня! Ведь я родился для постоянной деятельности, достойной мужчины, а отныне меня лишили не только дел, но и дум. Потеряв всё, к чему приучили меня природа, характер и привычки, я стал в тягость не только другим, но и самому себе.

Высказав, что накипело, немного успокоился, потом добавил с огорчением:

– Я часто вижу во сне прежний Форум и прежний Сенат, – о, какой сладкий для меня сон!

Аттик успокаивал друга как мог; приобнял, придавая голосу благожелательность:

– Марк, дорогой, нашёл что вспомнить! Разве ты мало нажил врагов в прошлом Сенате? Не от них ли ты, рискуя, сбегал дважды из Рима? А сейчас, смотри, у них тишь и благодать – нет споров и разногласий между сенаторами и, главное, нет крови. Цезарь любит тебя, а это всем сигнал – и тебя полюбят. Неужели не хочешь пожить остаток лет в благостной тиши и покое?

В отношении Марка Цицерона Аттик говорил правду. Общество встретило знаменитого оратора с восторгом и с некоторой надеждой услышать вновь его протестный голос. На улицах он ловил на себе восхищённые взгляды, его преследовали любопытные, пытались заговорить, а если это случалось, проливали обильную лесть и похвалу. По утрам у порога его дама по привычке сходились люди – для приветствия и просьб о помощи. Опечаленные своими заботами, все нуждались в его поддержке, в то время как он, знаменитый Марк Туллий Цицерон, не был в состоянии помочь… У него не было ни должности, ни связей, ни власти, ни даже денег!

Аттик успокаивал друга:

– Марк, согласись с этим, и тебе будет жить легче. Посмотри на людей – не все так озабочены спасением республики, как ты. Многие из римлян живут не задумываясь, и потому ещё живы.

Цицерон отвечал с грустью в голосе:

– Ты прав, Аттик, на улицах я и впрямь вижу таких людей. Они узнаваемы по какой-то легкомысленной бездумной радости на лицах. Они же победители, которые в безумной жажде наслаждений пользуются всеми благами, забыв стыд, честь, верность. Для них не существуют веками накопленные ценности предков, они сегодня разбиты и отброшены, будто хлам. Но мне страшно, Аттик! Такие явления обыкновенно вызывают великую кровь.

Аттик лишь посоветовал другу отвлекаться от мрачных мыслей и предчувствий, не отказываться от приглашений друзей на званые обеды, чего Марк обычно сторонился. Цицерон согласился, но только ради того, чтобы убежать от пустоты вокруг и мрака в собственной душе.

Он участвовал в застольях, чуть ли не через силу употреблял изысканные блюда и дорогие вина и не сторонился доступных женщин. Но скоро почувствовал, что сей образ жизни ему не приносит радости, – и он с большой охотой погрузился в литературные труды, прерванные мрачными событиями в личной жизни…

Прости врага, Цезарь

Цезарь объявился в Риме и сразу вспомнил о Цицероне, прислал приглашение. Надежда вновь осветила помрачневшую душу Марка.

На следующий день поднялся чуть свет, привёл себя в порядок, достойный прежних должностей и званий, не позавтракав, велел рабам нести себя в дом Цезаря, благо он находился рядом, на Палатине.

Солнце едва осветило верхушки ближнего храма, а в приёмной Цезаря уже толпились его клиенты, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу в ожидании выхода хозяина. Рядом с этими людьми Марк почувствовал себя не совсем спокойно, хотел было уже уйти, но взял себя в руки. Ему показалось, прошла целая вечность, пока Цезарь появился в приёмной. Оглядев цепким взглядом притихшую толпу, его заметил. Широко улыбнулся, распахнул объятия и радостно воскликнул:

– Марк, друг мой! Рад видеть тебя!

Приобняв за плечо, ввёл в кабинет, на ходу, будто оправдываясь:

– Я уверен, Марк Цицерон, ты сейчас меня сильно ненавидишь! Как же, ты сидишь в общей прихожей вместе с клиентами и ждёшь приглашения ко мне войти. А ведь я пригласил тебя без умысла, чтобы ты убедился, что я соскучился по речам мудрого человека.

Цезарь продержал Марка до полудня, делясь впечатлениями о подавлении очагов сопротивления остатков армии Помпея, на этот раз сторонников сына Помпея Младшего. Цицерон понял, чего хочет от него диктатор – упомянет его имя в будущих литературных трудах и речах. На прощание участливо спросил:

– Ты нуждаешься в чём-нибудь? Говори, проси – не откажу ни в одной просьбе друга Марка!