Цивилизация

Это возвращает нас в Рим, к «грозному папе»[72]

. Юлий II радел не только о прославлении Католической церкви, но и о собственном прославлении, и в новом храме он хотел воздвигнуть себе такую гробницу, какой не было ни у одного владыки со времен императора Адриана[73]

. Вот уж где гордыня, superbia

! (К слову, за Микеланджело тоже водился такой грех, по крайней мере в те годы.) Не станем вдаваться в подробности, почему гробницы Юлия нет в соборе Святого Петра[74]

. Скажем, понтифик и скульптор повздорили: герои плохо уживаются с другими героями. И не важно, как должна была выглядеть папская гробница. Важно лишь то, что несколько статуй, сделанных для надгробия Юлия II, дошли до наших дней. Они привнесли в духовную жизнь европейцев нечто новое, чего в помине не было ни в Античности, ни в цивилизациях Индии и Китая. И хотя две наиболее законченные мраморные фигуры явно восходят к античной скульптуре, по воле Микеланджело атлеты превратились в пленников: один упрямо пытается освободиться от пут – не от пут ли смертной природы человека? – тогда как другой покорно, чуть ли не с наслаждением отдается неволе и «в Смерть… мучительно влюблен»[75] (Микеланджело отталкивался от греческой статуи смертельно раненного сына мифической Ниобы). Фигуры пленников относятся к типу круглой, обозримой со всех сторон скульптуры. Другие, также предназначенные, по мнению большинства экспертов, для украшения гробницы, не завершены: тела словно силятся отделиться от мраморной глыбы (мне чудится подземный грозный гул и рокот бетховенской Девятой) – но тщетно. В каком-то смысле необработанный мрамор, подобно тени у Рембрандта, акцентирует драматически насыщенные детали, но в то же время удерживает фигуры в неволе – недаром их всех называют узниками или рабами, хотя ни пут, ни оков не видно. Как и два вышеупомянутых (законченных) пленника, они иносказательно выражают то главное, что занимало Микеланджело: неистребимую жажду души вырваться из плена материи.