– Ну, Рим – он большой и разный, – пояснил я супружнице, – Домусы где-нибудь на Палатине можно сравнить с гадесскими особняками вроде тех, в котором живёт твой дед, но до карфагенской Мегары римскому Палатину далеко.
– Это – да! Особняк дедушки роскошен даже по сравнению с кордубским домом дяди Ремда, а уж папин особняк в Мегаре – прямо дворцом кажется.
– Почему кажется? Дворец и есть по сути дела. Рим намного скромнее, а уж его инсулы где-нибудь в Субуре, – мы снова расхохотались, вспомнив нашу поездку туда для "освобождения из рабства", – Верхние этажи – вообще деревянно-глиняные, гы-гы!
– И как же в них живут? – ужаснулась Велия, – Они же обрушиться могут!
– Ага, и время от времени рушатся, – подтвердил я, – Но римская чернь беднее карфагенской и лучшего жилья оплатить не в состоянии.
– Гораздо хуже, чем здесь, – констатировала супружница, – А уж как вспомню нашу инсулу в Карфагене… А что смешного? – ага, заметила, что мы снова ухмыляемся.
– Ты забыла, что мы с тобой жили не в ОБЫЧНОЙ карфагенской инсуле. Твой отец платил мне за службу достаточно щедро, и я мог позволить себе одну из лучших. Подавляющее большинство карфагенян живёт в инсулах не сильно лучше этих – видела бы ты эти "ганнибаловы кварталы"!
– Так я же видела – их как раз достраивали. Очень прилично выглядели.
– Да, пока были новыми. Сейчас – уже обшарпанные, и некоторые даже похуже вот этой, – я указал на одно из самых обшарпанных зданий квартала гадесской бедноты.
– С НАШИМИ оссонобскими и с Нетонисом – не сравнить…
– Естественно! Зачем же мы будем у себя строить плохо, когда можно хорошо?
Прошлись, конечно, и по рынку – тоже на Острове, но вне периметра городских стен. Млять, и ведь было же время, когда он казался нам эдаким рогом изобилия! Теперь смешно и вспоминать, как экипировались, стремясь сэкономить хоть пару медяков, да как глаза разбегались при виде запредельно дорогой для нас роскоши, на которую мы могли тогда только облизываться. А сейчас глядим – ну, не сельпо, конечно, далеко не сельпо, но по сравнению с нашей Оссонобой уже не впечатляет. В основном – тот относительно дешёвый ширпотреб, на который так горазды финикийцы, нередко контрафакт греческих образцов преимущественно карфагенского производства. Есть, впрочем, и местное, но оно грубовато даже на карфагенском фоне. А не избалованные "фирменным" товаром толпы гадесских гегемонов торгуются из-за этой грубятины до хрипоты, и мы едва сдерживаем смех. Слегка пристойнее у прилавков с "фирмой", то бишь с греческим эксклюзивом, где для гегемонов слишком дорого, но тоже лишь слегка – ведь каковы массы социума, такова же в основном и его элита. Перебирают цацки с горящими глазами, прицениваются и тут же прикидывают, какое впечатление произведут на окружающих обновой. В основном это жёны преуспевающих купцов, но финики есть финики – добрая половина их мужей и сама в этом плане недалеко от них ушла.
Велия встретила бывшую подругу юности, и они с ней заболтались, бродя меж прилавкой с бабьими блестяшками. Краем глаза вижу, как уже обрюзгшая и закабаневшая финикиянка с неподдельным азартом перебирает что-то наверняка страшно модное, а моя, и сама на порядок элегантнее, и перебирает лениво, явно просто из вежливости. Где-то с минуту ещё говорят о чём-то, а затем как-то комкают разговор и раскланиваются.
– Что-то вы быстро, – говорю супружнице.
– Да неловко ей со мной – и выглядит, и сама себя чувствует курицей, а мне с ней – скучно, – жалуется она, – Одни тряпки и побрякушки в голове, и больше мне с ней и поговорить – так, чтобы пустышкой её не выставить – просто не о чем. Обычная купчиха!
– Так ведь и город-то – купеческий, – глядим на всё это дело и прикалываемся.
– Идёмте, покажу кое-что – обхохочетесь! – предлагает вдруг моя.