Цивилизация средневекового Запада

«Однажды у царя Давида, которого Бог своей милостью возвысил из пастухов, возникло желание подсчитать число своих подданных. То был акт высокомерия, и он сильно разгневал Бога, который послал ему ангела, повелев сказать так: „Давид, ты согрешил. Вот что посылает сказать тебе твой Господь: хочешь ли ты пребывать три года в аду или три месяца в руках твоих врагов либо желаешь отдаться на суд в руки Господа?“ И ответил Давид: „В руки Господа моего желаю отдаться, и пусть он сделает со мной все, что Ему угодно“. Итак, что же сделал Бог? Он покарал его за грех, потому что он возгордился великим числом (подданных). Случилось так, что, едучи однажды верхом, увидел Давид ангела Божьего с обнаженным мечом, коим он разил (людей). Давид тотчас спешился и сказал: „Ради Бога, мессир! Не убивайте невинных; убейте лучше меня, ибо я виновник“. Тогда, снисходя к этим словам, Бог помиловал народ и остановил избиение».

Экономический подъем в средневековой Европе, датируемый XI — XII вв., был лишь результатом демографического роста. Речь шла о том, что нужно было накормить, одеть и обеспечить жилищем гораздо большее число людей. Основным средством решения этой проблемы были расчистки и расширение площади пахотных земель. Повышению урожайности путем интенсификации самого земледелия (трехполье, удобрения, улучшение инвентаря) заранее отводилась второстепенная роль. Даже размеры больших романских и готических церквей отвечали сперва простой необходимости принимать более многочисленный христианский люд. Да и монастырские хозяйства, проводники и свидетели экономического развития, часто увеличивают или уменьшают объем производства в зависимости от колебаний населения обители. В Кентерберийском аббатстве во второй половине XII в. натуральные оброки с крестьян уменьшались одновременно с сокращением числа монахов.

Было естественно, что это безразличие и даже враждебность по отношению к экономическому росту отражались в сфере денежного хозяйства и оказывали сильное сопротивление развитию в этой сфере духа наживы.

Средневековье, как и античность, знало в качестве главной, если не единственной формы займа потребительский заем, производственного займа почти не существовало. В среде христиан было запрещено взимание процента с потребительского займа; это представляло собой осужденное церковью чистейшей воды ростовщичество. Три библейских текста (Исх. 22, 25; Лев. 25, 35 — 37; Втор. 23, 19 — 20) порицали заем под проценты среди евреев, реагируя против влияния Ассирии и Вавилона, где были очень распространены ссуды зерном. Эти предписания, хотя и мало соблюдаемые древними евреями, были восприняты церковью, которая опиралась на слова Христа: «…и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая…» Таким образом, были оставлены в стороне все пассажи, где Христос, который лишь указал в этой фразе на идеал для наиболее совершенных своих учеников, намекнул без осуждения на финансовую практику, заклейменную церковью как ростовщичество. Все отношение Христа к Матвею, мытарю или банкиру, во всяком случае, «денежному человеку», должно было бы укрепить снисходительность христианства к финансам. Но Средневековье почти полностью игнорировало или обошло молчанием этот аспект. Напротив, средневековое христианство, осудив потребительские займы между христианами (еще одно доказательство его определения как замкнутой группы) оставило роль ростовщиков евреям, что не помешало крупным аббатствам в Раннее Средневековье самим в известной мере играть роль «кредитных учреждений». Оно долго противилось также производственному займу, да и вообще осуждало как ростовщичество все формы кредита — стимула, если не условия, экономического роста. Схоласты — в том числе св. Фома Аквинский, мало понимавший, вопреки тому, как это обычно полагают, позицию купеческой среды и проникнутый идеями мелкого земельного дворянства, из которого он вышел, — призвали на помощь Аристотеля. Они усвоили его различие между автаркической экономикой семейного типа и экономикой торгового типа или, точнее, между натуральным хозяйством, нацеленным на простое использование имущества, то есть на поддержание существования, а посему достойным похвалы, и денежным хозяйством, действующим вопреки природе и, следовательно, порицаемым. Эти схоласты заимствовали у Аристотеля утверждение, что «деньги не рождают денег», и долгое время любая кредитная операция, приносящая процент, наталкивалась на эту догму.