Цивилизация средневекового Запада

Время для клириков Средневековья и тех, кто находился под их воздействием, было историей, которая имела определенное направление. Однако она шла по нисходящей линии, являла собой картину упадка. В непрерывность христианской истории вмешивались различные факторы периодизации. Одной из наиболее действенных схем было разделение времени по дням недели. Эта старая иудейская теория, пришедшая в средние века через Августина, Исидора Севильского и Беду, была воспринята на всех уровнях мышления — от научно-популярного творчества Гонория Августодунского до высокой теологии Фомы Аквинского. Миниатюры «Liber Floridus» Ламберта Сент-Омерского (ок. 1120 г.) показывают успех этой концепции. Макрокосм, вселенная, проходит, как и микрокосм, человек, через шесть возрастов наподобие шести дней недели: от сотворения Адама до потопа, от потопа до Авраама, от Авраама до Давида, от Давида до вавилонского пленения, от вавилонского пленения до Рождества Христова, от Хрипа до конца света. Таковы же и шесть возрастов человека: детство, юность, молодость, зрелость, старость и дряхлость (их пределы, по Гонорию: 7 лет, 14 лет, 21 год, 50 лет, 70 лет, 100 лет или смерть).

Шестой возраст, которого достиг мир, есть, стало быть, возраст дряхлости. Средневековое мышление и чувствование были проникнуты глубочайшим пессимизмом. Мир стоит на грани гибели, на пороге смерти. Mundus senescit (мир стареет) — это убеждение ранних христиан, возникшее в эпоху бедствий Позднеримской империи и вторжений варваров, было все еще живо и в XII в. Оттон Фрейзингенский писал в своей «Хронике»: «Мы видим, что мир дряхлеет, угасает и, если можно так сказать, готов уже испустить дух». Этот лейтмотив выходит за рамки банального повторения общих мест об упадке нынешнего века и воспоминаний о славном, молодом и добродетельном прошлом. Восхваление ушедших времен у средневековых авторов — не просто дань психологической и литературной традиции, но выражение их основных убеждений. Именно поэтому одинаково страстно звучит начало «Жития Алексея, человека Божьего» и в редакции XI в.:

Памятна слава исчезнувших лет:В них справедливость, любовь и совет,Вера была. Ничего больше нет,Все онемело, утратило цвет.Прежним не станет уже белый свет!Ной, Авраам и Давид — имена

Богом любимые. Их временаСлавны и доблестны. Ныне однаДряхлость и хрупкость, упадка волна.Все размывает, все губит она!

И в «феодализированной» версии XII в.:

Памятна слава исчезнувших лет:В них справедливость, любовь и совет,Вера была. Ничего больше нет.Все онемело, утратило цвет.

Прежним не будет уже белый свет!Прадедов доблесть неведома намИ добродетель. О горе векам!Жены теперь изменяют мужьям,Рыцари — клятвы вассальной словам.Скоро настанет конец временам!Ной, Авраам и Давид — именаБогом любимые. Их времена -

Славны и доблестны. Ныне однаПорча и гибель. Повсюду она!Все размывает упадка волна!Верность ребенку отец не хранит,Сын же — отцовскую старость не чтит.У беззаконья — законности вид.Муж изменяет жене. ПозабытЦеркви порядок и божеский стыд.Вера слабеет, и жизнь непрочна -

Долго не сможет продлиться она!

Еще более явная и близкая катастрофа ждет нуворишей, которые появились в ходе «перестройки» XIII в.:

И радость, и веселье угаснут до зари, -Об этом нынче всякий со страхом говорит.Дрожат перед грядущим — богатый и бедняк…Конец не за горами!Клянусь вам — это так!…

(Пер. Д. А. Коцюбинского)