Tsubasa Tiger

– Когда я призналась Арараги-куну, я думала, что он мне откажет. Конечно, тогда я была готова на всё, лишь бы он согласился, но я не могу отрицать, что в каком-то смысле я ничего не теряла. Всё-таки казалось очевидным, что Арараги-куну ты нравилась – я была уверена, что влюбилась в Арараги-куна, влюбленного в тебя.

– Понятно. И правда, совсем наоборот, – сказала я Сендзёгахаре-сан.

Думаю, сказала с улыбкой.

– Не уверена, что влюбилась бы в него так сильно, если бы он уже не любил тебя.

Точно – хотя, может, она была вполне обычной, но мы обе влюбились в его доброту.

В его непостоянное сердце, ничего не отрезающее и не выбрасывающее.

Спасибо небу за то, что отсутствие ненависти к Сендзёгахаре-сан из-за Арараги-куна было моим настоящим чувством, которое я никогда не отрезала. Но естественно, я также не могла отрицать чувства «почему я не могу быть как она?» – поэтому иногда ночами я подшучивала над ней, и перед реакцией Сендзёгахары-сан каждый раз невозможно было устоять.

Теперь я понимаю.

Я люблю Арараги-куна,

Но в то же время я люблю Сендзёгахару-сан.

Приняв это, я почувствовала, что моё сердце впервые в жизни разбилось.

Я чувствовала боль.

Я жила так десять дней.

И наконец, настало время.

Они арендовали дом вместо сгоревшего дома Ханекава – у меня не было выбора, кроме как поехать к ним.

– Тебе не надо торопиться. Ну подожди ещё немного, пока не будешь готова, – беспокоилась Сендзёгахара-сан, но со мной всё было в порядке.

Ей не нужно было так переживать.

– Спасибо, – сказала я ей. – Я как-нибудь зайду в гости.

Я покинула виллу Уоррен в прекрасном расположении духа – нет, это ложь.

Я рыдала.

Очень сложно было уезжать от Сендзёгахары-сан, и мысли о старой жизни приводили меня в уныние.

Да, Тигр был прав.

Я была слаба.

Я не смогла сдержать слёз.

Но и Сендзёгахара-сан плакала, так что тут мы были равны.

Кстати говоря, на пути из виллы Уоррен к своему новому дому я наткнулась на Сенгоку-тян.

Сенгоку Надеко – ученица средней школы, связанная с Арараги-куном.

Однако мы никогда много не общались, и в этот раз она была с родителями, поэтому я не стала звать её. Она меня тоже не заметила.

Казалось, их семья хорошо ладит.

Я подумала об этом – и позавидовала.

Стоп, это плохо, это плохо, и я заглушила это чувство.

Нет, нет, так не пойдёт.

Такая уж я была – завидовала такому зрелищу.

Сперва я должна принять это.

Я должна жить дальше, чувствуя, как пылает пламя в моём сердце – разве не огонь считается величайшим символом цивилизации?

Да, я смогу расти дальше.

Может быть, я не смогу стать такой, как Канбару-сан, но пока, просто идя и принимая вид счастливой семьи, я чувствовала, что уже начала расти. Кстати говоря, пожары в доме Ханекава и руинах школы были признаны естественными пожарами, несчастными случаями – что-то насчёт оконного стекла, работающего как линза, или необычной сухости летнего воздуха.

Понятно.

Вот как мир оставался логичным.

Вот как он разбирался с парадоксом.

Но даже если меня не обвиняли в преступлениях, я не освобождалась от них.

Каждый должен всегда помнить – никто не может быть чисто-белым.

Так я думала.

Дом, в который я приехала, был не таким уж большим, поскольку он был лишь временным жильем. Наверное, этот дом можно было назвать «маленьким». Комнат тоже было немного.

Но я уже чётко сказала тем, кого я должна называть отцом и матерью.

Как только я услышала, что они выбрали место, я сказала:

– Папа, мама, я хочу себе комнату.

И вот так.

Вот так, впервые в жизни, я получила собственную комнату.

Я не хотела, чтобы маленьким сёстрам в моём сердце было тесно.

Точно.

Она не исчезла.

И Тигр не исчез…

Они были в моём сердце.

И я сама не исчезла.

Старая я тоже была в моём сердце.

Я вдруг подумала…

Отличница, староста из старост, добрая, честная, умная, святая – возможно, я, которую так восхвалял Арараги-кун, была первым созданным мной Кайи.

Ту, которую Арараги-кун называл «подлинной».

Ту, которую Сендзёгахара-сан называла чудовищем.

Ту первую «себя», которую я создала.

Это был идеал, к которому я стремилась – и ради этого я убила многие части себя.

Я не должна была этого делать.

Первым, что я отрезала от своего сердца, была я сама. Вопрос не о том, какая «я» была настоящей, какая личность доминировала, или какая владела инициативой.

Все они были частью меня.

Так что «я» в настоящем, «я» в прошлом и «я», которая будет существовать с этого момента, по сути не изменились.

Арараги-кун оставался собой, сколько бы он ни пытался измениться. И я никогда не менялась, какой бы «я» ни была.

Вот и всё.

Для меня ничего не изменилось.

И это был не эпилог, а, скорее, кульминация.

Я – это я.

Я – Ханекава Цубаса.

Кошачьи уши втянулись, и я больше не вижу тигра, но осмелюсь сказать, что белые волосы, покрывающие половину моей головы, создавшие полосатый рисунок, были лучшим доказательством.

Поскольку для школы это было слишком смело, я каждое утро красила их в чёрный, но не считала это обузой или тратой времени.

Это была форма связи с ними, со своим сердцем.

Я говорю, что мне это нравилось, потому что на самом деле так думаю.

Да.

Вот так я буду жить дальше.

Даже если я не поменяюсь, она изменится.