Цугцванг

– Спать будете в бане, или лучше в мансарде, там четыре кровати. Пойду гостей встречать! – он выходит налегке, без верхней одежды, парни переглядываются.

– Это мы для кого шашлыки готовили? – Секачев смотрит на Лосева. – Для мошенника с проститутками. Я что-то не врубаюсь! Какая борьба с преступностью?

Ермаков открывает холодильник под телевизором, смотрит.

– Я беру водку. Секач пиво, хлеб и селедку. Витя – бумагу и образец, чтобы руки не пачкать. Бойцы невидимого фронта. Вашу мать! Руки в ноги, и бегом. Чего стоим?

•

Парни сидят в комнате отдыха, накинув простыни, они уже парились. Со двора доносится музыка, смех и возгласы девиц. В углу горит небольшой камин, на столике шахматы, партия в разгаре. Ермаков сидит в кресле-качалке, курит, стряхивая пепел в пустой стакан. Лосев думает над своим ходом. Открытая бутылка водки, соленые огурцы на блюдце, разломанная булка хлеба. Секачев, пристроившись на лавке возле оконца, старательно переписывает образец заявления. Ермаков косится.

– Парни, а вы уверены. Я бы не стал подписываться.

– А у нас есть выход? – Лосев поднимает голову от доски. – Тебя посадят.

– Не посадят. Он сжег дело, сами видели.

– Ты согласился! – Секачев отрывается от бумаги.

– Меня подставили. Вы же знаете, я не стрелял.

Секачев краснеет, в глазах горят огоньки в камине.

– Это мафия! У них все схвачено. Милиция, адвокаты, судьи! Посадят.

Ермаков не выражает эмоций.

– Это криминал, компромат навсегда. Чем дальше, тем глубже. Впутаемся между органами и бандитами, увязнем по уши. Если честно, мне по барабану, всякое было, а вот вас жалко. Вы же малыши, а там волки, – он гасит сигарету. – Скушают, не подавятся.

– Лень, а я так?! – Лосев делает свой ход, поднимает голову. – Дядя не подставит, выручит. Мы одна команда, друг за друга. Подумаешь, бандиты, за нами тоже сила, органы безопасности.

– Безопасности, – мельком глянув на доску, Ермаков делает ответный ход. – Расформировали комитет, называется по-другому, ты прессу читаешь? Сокращение структур. Завтра твой дядя сам без штанов останется, куда бумаги попадут, а если чужой дядя ими воспользуется? Западло это. Стучать придется. Как хотите, лучше отсижу, сам в бандиты пойду, мне терять нечего.

– А нам куда, – Секачев расстраивается. – Армию сокращают, войска вывели, офицеров девать некуда, увольняют профессионалов, мы тем более не нужны.

– Вот тут дядя и пригодится. Это он может, в отделе кадров. Пристроит племянника на теплое место, и тебя до кучи. А мне не в жилу! Подписывайте, мне-то что.

Лосев отрывается от партии.

– Леня, мы друзья. Вместе попали, вместе выберемся.

– Можно подумать, это вы стреляли. Игорь Валентинович суетится, с чего вдруг? Я ему никто и звать никак. Почему он не дал написать заявление по горячим следам? Было бы оправдание. Вот и получается, мы виноваты, – Ермаков усмехается. – Может, твой дядя с бандитами заодно, откуда ты знаешь. Цугцванг у тебя, Сохатый! Сдавайся.

– Ты что говоришь!? – Лосев отодвигает доску, фигуры падают. Он встает во весь рост, выходит из-за стола. – Иду париться. Секачев, напиши за меня! Почерк у меня кривой, потом подпишу.

Ермаков тоже поднимается, скидывает простынь на кресло, они стоят рядом.

– Париться так париться. Ты, Витя, не обижайся. Меркулов твой дядя. Родственные отношения, а ты трезво посмотри? Проститутки приехали, нас в баню спровадили. Валерий Петрович, мошенник какой-то. Если у дяди такие друзья, вместе баб трахают, при чем тут органы безопасности. Ты удостоверение его видел? Мало ли кто скажет, что он сотрудник. Сейчас в переходах ксивы продают на все случаи, трудовые книжки, дипломы разные. Были бы деньги, чемоданчик криминалиста, и что? Надо на человека смотреть, а мне он не нравится.

Они стоят друг против друга. Лосев неожиданно пихает Ермакова в грудь.

– Думай, что говоришь! Врезать могу.

Секачев смотрит снизу на друзей, встать не решается.

– Пупок не порви, – Ермаков усмехается. – Проиграл, вот и злишься.

Дверь с улицы открывается, заходит разгоряченный Меркулов, глаза весело блестят, сразу улавливает напряжение.

– Что, бойцы! Из-за чего ссоримся?

– Игорь Валентинович! Секачев вскакивает. – Вот, я написал. А парни после бани.

– Ребятки, не горячитесь, – Меркулов серьезнеет. – Будет и на вашей улице праздник. Девочки, шампанское. Поймите правильно, это оперативная разработка. Мне нужен Валерий Петрович, очень важный информатор. Утрите сопли и слезы, все нормально. Напишете завтра утром. Если передумаете? Огорчите, не более того, а драться тут не надо. Сейчас помоетесь, перебирайтесь в дом, бай-бай. Я наверху, в мансарде постелил, обогреватель включил, скоро тепло будет. Девушки в баню просятся, дров подкиньте, приберите. Витя! На минуту выйди, фуфайку одень, простынешь, – он выходит на улицу.

Лосев не смотрит на друзей, поверх простыни накидывает телогрейку, выходит. Меркулов курит во дворе, дымится погасший мангал. Гости в доме, голосов не слышно.

– Что у вас там?

– Не хочет он. – Лосев уныло смотрит в сторону.

– Это хорошо, – Меркулов ничуть не огорчается.

– Вы же говорили, он вам нужен.