Цукерман освобожденный

— Как Лора, — спросил он, — когда она не волнуется о Дугласе? Как она живет?

До него дошли слухи, что трое очень значимых людей в антивоенном движении весьма решительно добивались благосклонности Лоры: красавец филантроп с крайне развитым социальным самосознанием, недавно разведенный; бородатый адвокат, специалист по гражданским правам, который мог спокойно ходить по Гарлему в одиночку, тоже недавно разведенный, и один прямолинейный здоровяк-пацифист, только что вернувшийся с Дейвом Деллинджером[41] из Ханоя, еще не женатый.

— Вы очень ей вредите своими звонками.

— Да?

Она сидела, вцепившись в подлокотники кресла — его кресла, — чтобы унять дрожь в руках. На ней было два свитера, и хотя май стоял теплый, рядом с ней стоял включенный обогреватель. Цукерман вспомнил, как Лора ходила его покупать.

Ей было нелегко это говорить, но она взяла себя в руки и выпалила:

— Разве вы не понимаете, что каждый раз, когда вы оставляете ей сообщение на автоответчике, это отбрасывает бедную девочку на два месяца назад!

Такой горячности он от нее не ожидал.

— Неужели? Почему?

— Прошу вас, Натан, больше так не делайте. Вы ее бросили, это ваше дело. Но теперь вы должны перестать ее мучить, дайте ей жить своей жизнью. Вы звоните после того, что вы сделали… Прошу, дайте мне закончить…

— Продолжайте, — сказал он, хоть и не пытался ее прервать.

— Я не хочу в это лезть. Я всего лишь соседка. Это не мое дело. Не обращайте внимания…

— Что не ваше дело?

— Ну, что вы там пишете в своих книгах. Да и не станете вы, вы же знаменитость, слушать меня кто я такая? Но как вы могли поступить так с Лорой…

— О чем вы?

— О том, что вы написали о ней в своей книге.

— О Лоре? Вы же не подругу Карновского имеете в виду?

— Не пытайтесь спрятаться за вашим Карнов-ским. Не мешайте одно с другим.

— Должен сказать, Розмари, я потрясен: женщина, которая более тридцати лет преподавала английский в нью-йоркских школах, не может отличить иллюзиониста от иллюзии. А вы не путаете и чревовещателя с его демонической куклой?

— И за сарказмом не прячьтесь. Я хоть и старуха, но все еще человек.

— Но неужели вы, именно вы действительно верите, что Лора, которую мы оба знаем, имеет что-то общее с женщиной, изображенной в моей книге? Вы действительно верите, что так и было по соседству с вами, между нами двумя и копировальной машиной? Однако так как раз не было.

У нее стала чуть дрожать голова, но она не сдавалась.

— Я понятия не имею, во что вы могли ее втянуть. Вы на семь лет ее старше, опытный мужчина, три раза были женаты. И воображения вам не занимать.

— Это как-то глупо с вашей стороны, разве нет? Будто вы сами меня не знали эти три года.

— Теперь думаю, что не знала. Я знала вас вежливого, вас учтивого, вот кого я знала. Натана-чародея.

— Чародея и злодея.

— Как вам будет угодно. Я читала вашу книгу, если хотите знать. Сколько смогла, пока не затошнило. Я уверена, с вашей известностью и с вашими деньгами вы можете найти массу женщин себе по вкусу. Но Лора освободилась от ваших чар, и вы не имеете никакого права заманивать ее обратно.

— В ваших глазах я получаюсь скорее Свенгали, чем Карновский.

— Вы молите по телефону: «Лора, Лора, позвони мне», потом она открывает газету, а там такое.

— Какое «такое»?

Она протянула ему две вырезки. Они лежали на столике у ее кресла.

Знаю я, знаю, на самом деле вы хотите знать только, у кого с кем что. Так вот, НАТАН ЦУКЕРМАН и СЕЗАРА О’ШИ все еще самая сладкая парочка Манхэттена. Они были вместе на ужине, который устраивали агент АНДРЕ ШЕВИЦ и его жена МЭРИ: там КЕЙ ГРЭМ беседовал с УИЛЬЯМОМ СТАЙРОНОМ, ТОНИ РЭНДАЛЛ беседовал С ЛЕОНАРДОМ БЕРНСТАЙНОМ, ЛОРЕН БАКАЛЛ беседовала с ГОРОМ ВИДАЛОМ, а Натан с Сезарой беседовали друг с другом.

Вторая была позажигательнее, хотя и меньше соответствовала происходившему, каким он его запомнил.

Танцы под Данина[42] в «Мезонетт»: Шкодливый писатель Цукерман, сексуальная суперзвезда О’Ши…

— Это всё досье? — спросил он. — И кто так заботливо сделал эти вырезки для Лоры? Вы, Розмари? Не припомню, чтобы Лора особенно интересовалась скотской прессой.

— С таким образованием, с такими чудесными родителями, с таким замечательным талантом — поступить с Лорой так, как поступили вы…

Он встал — пора было уходить. Это какой-то абсурд. Кругом один абсурд. Манхэттен — все равно что другая часть леса, и его достоинство отдано во власть Оберона и Пака. Отдано им самим! Взялся отчитывать беспомощную старушку, выбрал ее воплощением всего, что его бесит… Да уж, продолжать нет смысла.

— Уверяю вас, — возразил он, — я не сделал Лоре ничего плохого.