Цвет греха. Чёрный

Разубеждать не спешу. Берусь за документы. Сминаю каждый из листков с особой тщательностью и неспешностью, по отдельности. И каждый из них с не меньшей тщательностью запускаю в него. Тот от неожиданности приоткрывает рот и тупо следит за полётом бумажных комков, лишь после третьего попадания в его плечо подрывается на ноги.

— Она — моя, — подвожу нехитрый итог. — И я не только тебе или твоему сыну её не отдам. Я вообще отдавать её кому-либо не собираюсь. Можешь ещё хоть сто сорок доносов на меня состряпать. Это не сработает.

До него и на этот раз доходит не сразу. А как только его мозговая активность всё-таки начинает работать в верном направлении, мужик как ошпаренный дёргается назад, схватившись за спинку кресла.

— То есть ты с ней реально спишь? — цедит сквозь зубы.

Не вижу смысла отрицать очевидное.

— Она совершеннолетняя, — говорю, как есть.

И уже прекрасно знаю, что он скажет дальше. Вообще ни разу не сюрпризом становится:

— Попробуй, докажи, с учётом того, как давно этот слух ходит, что только с этих пор. Помнится, не так уж и давно она ей стала, — щурится злобно, пока винтики в его голове усиленно цепляются за новую возникшую возможность.

С самого начала же понятно, не ради сына он сюда притаскивается и так настаивает. Непонятно только, почему столь упорно до сих пор не осознаёт, что поимеют в итоге тут исключительно его самого. О том и сообщаю:

— Хоть сколько напрягайся на этот счёт, возраст сексуального согласия не во всех странах равен восемнадцати, — цепляю самый равнодушный вид, который только удаётся.

Злобно щуриться он не перестаёт.

— Может, у тебя и есть другое гражданство, но она живёт в этой стране, и… — не договаривает.

— И раздобыть второй паспорт не так уж и сложно, — перебиваю я его.

Терпение-то заканчивается. Особенно, если учесть, что его словесный поток и тогда не заканчивается:

— Как знаешь. Потом не говори, что я по-хорошему к тебе не приходил. Посмотрим, так ли нужна будет тебе эта твоя принципиальность, после того, как они сами, без нас всё сделают, пока ты тут упираешься, — делает вид, что сдаётся, шагнув к выходу из кабинета, — с учётом, что она в итоге сама же к моему сыну и приш…

Последнюю часть он откровенно проглатывает. Вместе с кислородом, который успевает урвать, прежде чем я перекрываю ему доступ к нему, перехватив за горло, по пути снеся кресло, от которого от прежде отходит. Грохот выходит знатным. Не только от этого. Он сам запинается за рухнувший предмет мебели ещё дважды, в попытке освободиться. Не отпускаю. Сдавливаю крепче. Несмотря на то, что жертва моего настроения начинает задыхаться.

— Что ты сказал? — единственное о чём спрашиваю.

И наконец осознаю ту причину, по которой весь этот балаган происходит. Потому и не нужен мне его ответ. Пусть хоть сдохнет. Зато очень кстати приходится появление тех, кто улавливает случившийся шум. Приставленные ко мне полицейские врываются в кабинет, тут же хватаются за своё оружие, быстро оценив ситуацию. И не только они. Пока я тут пребываю четверо суток, те чью верность я давно купил с потрохами, оправдывают её в полной мере, явившись следом. Подготовлены они куда лучше, чем юнцы в форме. Прицелы быстро меняют своё направление. Появление их шефа тоже не заставляет себя ждать.

— Ты же не собираешься грохнуть полицейских прямо в полицейском управлении? — округляет он глаза прямо с порога в откровенном шоке на происходящее.

— Я — нет, — соглашаюсь с ним. — А они — с лёгкостью, — киваю в сторону тех, что мои.

— Моя семья в таком случае будет обеспечена до конца дней, работать мне будет уже не обязательно, — подтверждает самый крайний с присущим ему хладнокровием.

Сквозь распахнутую дверь слышится новый топот по коридору. Полицейских быстро становится больше. Но это на данный момент не так уж и важно.

Сперва…

— Где Асия? Узнай. Сейчас же, — бросаю коротко.

От шока шеф полиции так и не отходит. Зато недоумок, которого я так и не отпускаю, дёргается в последний раз. Жаль, но всё-таки разжимаю хватку. На этот раз. Дикмен падает на пол, судорожно хватая ртом воздух. Про него тоже забываю. Сразу, как только приходит ответ о том, о чём спрашиваю.

— Ушла из дома. Одна.

Вот же…

Что б её!

Найду, точно выпорю…

Но то про себя.

Вслух:

— Если его сын хоть пальцем дотронется до моей будущей жены, учти, мёртвые подчинённые будут твоей самой меньшей проблемой, — бросаю в адрес едва отошедшего от шока начальника управления.

А нет, не отходит. Ловит новый. В то время, как я продолжаю, но уже не для него:

— Найди Ширин, — обращаюсь к тому же, кто самый крайний из моих, — скажи, пусть наберёт местному мэру, и… этому, который… — вечно забываю, как его там.

Да и напрягать память уже не приходится.

— Не надо никому набирать! Ни мэру, ни кому другому! — спохватывается шеф, поднимая ладони в жесте капитуляции. — Давайте просто разойдёмся мирно. Никому из нас не нужны бессмысленные жертвы.

В знак подтверждения своим словам тут же делает знак тем, что за его спиной приходят на подмогу. Те отступают. Ещё минута, и коридор свободен. Как и я, и все те, кто тут ради меня. Выходим.