Цвет крови

Ханипарк и Вудпарк — обширные владения местных богатеев на южной границе Каслхилла и Сифилда. Вудпарк берет свое начало в сороковые годы, так что многие дома были выкуплены своими жильцами, а затем проданы молодым семьям среднего класса — многие из них живут там уже третье поколение. Хотя у него до сих пор свои сложности, район уже не пользуется той ужасной репутацией, какой он славился в годы моей юности, когда слухи, что парни из Вудпарка вышли на охоту, придавали даже самому скучному вечеру ощущение опасности, что часто реализовывалось. Теперь эта честь отдается Ханипарку, выстроенному в восьмидесятые годы на просторной территории на месте развалившегося англо-ирландского «Большого дома», к югу от основного шоссе. Кто-то рассказывал мне, что они собрали сюда всех жильцов, выгнанных из своих квартир за асоциальное поведение, и весьма неподходяще назвали район Ханипарк.[2] Здесь автобусы заканчивают ходить намного раньше не только потому, что возможны нападения на водителей и грабеж, но и потому, что жители раздолбали все автобусные остановки и нападали на автобусы со всем, что попадалось под руку. В Ханипарке вы можете найти наркотики на любой вкус, но никто туда за ними не ездил, поэтому торговцам пришлось перебраться в Вудпарк, где они бродили в серых капюшонах и бейсбольных кепочках, пугая мамаш с колясками и старушек с магазинными тележками на двух колесах. Там сейчас уже не так скверно, как было, но никто не станет утверждать, что Ханипарк укротили.

Я зашел в гостиницу «Вудпарк», чтобы посмотреть, какие группы будут играть там в этот вечер. Рабочие с ближайших предприятий и оптовых складов сидели над своим супом и бутербродами. Шарики, разрисованные под тыквы, и светящиеся пластмассовые скелеты покачивались над их головами. От запаха пищи меня затошнило, захотелось еще выпита, но сначала надо было выполнить работу. Я нашел объявление относительно групп, выступающих сегодня вечером: третьей в списке значилась группа «Погребальный костер Голгофы», дружка Эмили Джерри.

Я вышел на улицу в туман и сгущающиеся сумерки Ханипарка. Двадцать лет назад каждый дом выкрасили в белый цвет, и с той поры только редкие из них перекрашивались, так что район имел слегка зловещий вид: грязный и тусклый, как бы закутанный в белое облако. Пирс-авеню оказалась длинной извилистой дорогой, крутящейся и раздваивающейся, как в лабиринте. Я два или три раза едва не заблудился, пока не взял за ориентир три группы подростков, разжигавших костры на крошечных зеленых лужайках, предназначенных городским советом для отдыха граждан, и остановился около самого большого из костров. Мальчишки оживленно прыгали вокруг него, кидались друг в друга петардами и швыряли в костер автомобильные шины, а сверху — продуктовые ящики и матрасы строителей. Пирс-авеню изгибалась подковой, причем овал приходился на дальний конец лужайки и дом 452 находился в центре пяти домов, огибавших овал. Когда я положил руку на калитку, кто-то швырнул в меня петарду, которая разорвалась в нескольких футах от меня. Я повернул голову, вздрогнув от взрыва, и услышал ехидный смех швырнувших ее мальчишек. Когда я снова повернулся к калитке, у двери дома 452 стоял низенький толстый человек с жирными темными волосами, в черном спортивном костюме и тяжелых ботинках. По обеим его сторонам стояли два парня лет по двадцать в серых куртках с капюшонами и серых же тренировочных штанах: один высокий и толстый, второй — маленький и тощий. Капюшоны начали на меня надвигаться. Создавалось впечатление, что я попал по адресу. Я всегда предпочитал не носить с собой пистолет, но сейчас подумал, что ради Ханипарка мне, возможно, стоило поступиться своими принципами. С другой стороны, эти парни не выглядели слишком устрашающими. Я открыл калитку, сунул руку в нагрудный карман и вынул удостоверение личности. Никто не потянулся за оружием, хотя мое движение можно было расценить именно таким образом.

— Полиция Сифилда, — сказал я очень громко и двинулся к ним. — Расследуется убийство Дэвида Брэди.

Два парня в капюшонах переглянулись, затем уставились на меня. Я снова повторил имя, фамилию и слово «убийство», и тогда капюшоны кивнули, развернулись и разбежались в разные стороны, перепрыгивая через стены соседних домов. Засаленный толстяк, казалось, очень бы хотел последовать их примеру, но я теперь загораживал ему дорогу. Он попятился к дому, но я успел встать между ним и дверью.

— Это ваш дом, сэр? — спросил я.

— Нет. Да. Нет, — ответил он взволнованно.

— Так как?

— Да.

— Имя?

— Шон Мун.

— Что вы можете рассказать мне об убийстве Дэвида Брэди, мистер Мун? Что вы знаете об исчезновении Эмили Говард?

Его бледно-зеленые глаза покраснели. Я ощущал исходящий из его пор запах виски, по его лицу ручьями лил пот.

— Я не знаю… я ничего не знаю.

Я услышал приглушенные звуки, доносившиеся сверху: стук по полу или тонкой стене, затем приглушенный крик.

— Они заставили меня. У меня не было выбора, — сказал Шон Мун.