Цвет полевой

…Грустное это было зрелище…Всего каких-то семь лет… Он показался Дмитрию сильно постаревшим, осунувшимся…Небритая щетина на лице изрядно поседела. Но главное было даже не это: главное было то, что на перевези около пояса висела бутылочка, и запах урины чувствовался на расстоянии.

Он узнал Дмитрия сразу и сразу оживился и помолодел.

– Это кто же к нам приехал! И дорогу не забыл? Заходи, заходи, дорогой. Меня, видишь, тут немного прихватило: с бутылочкой хожу, и там не Хванчкхара… Впрочем, настоящей Хванчкхары сейчас и в Грузии не сыщешь, разве что в Тбилиси. Да ты не три ноги: мы паркет давно не натирали, ха-ха-ха. Лизавета, иди сюда, смотри, кто к нам приехал.

В соседней комнате послышалось кряхтенье, и на порог выползла хозяйка…Картина еще более удручающая…Видимо, ей было трудно двигаться, потому что она держалась за косяк. Седые патлы торчали во все стороны, мятое платье висело как балахон. Она улыбалась, но Дмитрий почувствовал, что она не узнает его, что вскоре и подтвердилось.

Сели за стол. Габрон пытался оживить беседу.

– Ну как же ты Дмитрия не помнишь? Лыжни он у нас тут все прокладывал.

– Да я ведь на лыжах-то уж давно не хожу. И молодой-то была…

– Да ты-то не ходила, но разговоры-то слышала.

– Да что разговоры…Ты угости гостя. Вы сами-то из Москвы или?..

– Да Москвич он, возле Красных ворот живет. Мы же с тобой заезжали к нему, когда в Ленинград ездили. У них в прихожей, как сейчас помню, лосиные рога висят. До сих пор висят?

– Висят, висят.

– Ну вот видишь, я все помню, а у нее с памятью после инсульта немного того.

Так вот Дмитрий узнал, что у Елизаветы Евграфьевны два года тому назад был инсульт.

Пили чай с печеньем.

– Неплохое печенье. Это сын из Сант…Сакт…тьфу черт, не выговоришь…из Ленинграда привез.

Лизавета разжевывала печенье.

– Может и неплохое, только мне жевать-то нечем…А я вас сейчас припоминаю. Ведь вы без жены были? Один?

– Ну да.

– Помню, помню. Такой грустный все ходили. Что же и сейчас один?