Цвет полевой

Всякий человек знает, что когда тело умирает, все кончается. Но придумана, сказка, что есть царство небесное, где все продолжается и нет чепухи, что нас окружает, а есть красота и жизнь вечная. И человечество так полюбило эту сказку, так она ему пришлась по нутру, что живет с ней уже сколько столетий и играет в нее увлеченно, лучше, чем в любую правду.

Николай Васильевич был неверующий, но в церковь ходить любил.

Поначалу он думал, что верит во что-то, но потом почитал кой-какие книжки и понял, что, к сожалению, это не так. В книжках разъяснялось, что верующий тот, кто верит, что Христос родился при царе Ироде, был распят, воскрес на третий день и являлся ученикам и Марии Магдалине. И что это очень важно, что именно при Ироде, а не при Нероне или Марке Аврелии; и что именно на третий день, а не на второй или пятый. А если тебе это все кажется сомнительным или просто не очень существенным, то вере твоей — грош цена, и ты есть человек неверующий.

И все же, когда стоял среди икон и слушал пение, то казалось, что есть что-то иное, высшее, хотя, может быть, и не для него. Кругом все крестились, и он делал то же и чувствовал при этом некое умиротворение. Душа, казалось, готова была воспарить, стоит только начать думать о прекрасном и вечном, или, еще лучше, не думать совсем и дать Богу, если он есть, войти в себя как в полый сосуд. А вместо этого в голову лезла какая-то ерунда, что, мол, надо было зеленый проводок к средней клемме припаять, а совсем не к крайней. Конечно — неверующий.

Священник же говорил красиво и неубедительно про жизнь вечную, что дана нам за мучения Христовы. А Николай Васильевич думал. "Ой ли, может ли это быть, чтобы один пострадал, а другого наградили, справедливо ли это? И нужна ли она, жизнь вечная; с этой-то не знаешь, что делать. А потом дьякон начинал бормотать монотонно и неразборчиво, но некоторые слова были Николаю Васильевичу знакомы, и он мог различить в невнятной скороговорке, что "дни человека, как трава, как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер — и нет его, и место его не узнает его". "Вот это больше похоже на дело", — думал он и крестился.

2

В институте, где работал Николай Васильевич, появился новый сотрудник — аспирант Владимир Андреевич. Роста небольшого, круглолицый, розовощекий, волосы светлые, на косой пробор, движения быстрые и в то же время закругленные, короче говоря, ни дать ни взять — колобок. А Николай Васильевич, к слову сказать, был довольно высок, сутул, волосы темные с проседью, назад зачесаны, лицо узкое с большим носом, цвет лица неважнецкий, движения медлительные и угловатые. Так что, если сказочную аналогию продолжить, то походил, пожалуй, на грустного волка, этакого волка-неудачника, если так можно сказать.

Колобка в Институте невзлюбили. Пошла молва, что "из молодых, да ранний", что "палец в рот не клади", "любит чужими руками жар загребать" и что вообще "далеко пойдет". Николая Васильевича предупреждали, чтобы с ним поосторожнее: "А то этот быстро тебе работу найдет, и свободе твоей — конец, потом от него не отделаешься, у него — сразу видно — хватка железная Сам не заметишь". И так далее, и в таком же роде А Николай Васильевич возьми да с колобком и подружись. Случайно это получилось, сам не ожидал. Владимир Андреевич подошел к нему посоветоваться насчет какой-то схемы, сказал, что ни черта в ней не понимает Николай Васильевич задумался, сказал, что тоже ни черта не понимает, но можно попробовать разобраться. Слово за слово, встреча за встречей, и началась у них ну, «дружба», может, мы слишком сильно сказали, но, в общем, вполне приятельские отношения.

Они быстро перешли на «ты». Николаю Васильевичу, впрочем, почти все говорили «ты», и хотя был он человек беспартийный, обращались к нему именно как принято у партийцев: "Николай Васильевич, ты не посмотришь… что там с этой кнопкой". Владимир Андреевич же был и партийный, и активист, и все как положено, но его называли просто по имени, потому что еще молод (а за глаза — Колобком.) Николай Васильевич же добавлял и отчество, потому что не любил фамильярность.