Цветаева без глянца

…Утром мы пошли на поиски квартир. «Давайте поселимся вместе, — просила меня Марина Ивановна. — Пусть мальчики подружатся… Все-таки будет веселее». Но я покосилась на Мура и усомнилась в полезности этой дружбы. Мур шел и, презрительно оглядывая город, хвастался тем, как живут «у нас в Париже». С матерью он обращался заносчиво и нагло. «Вы дура, Марина Ивановна, — говорил он ей. — Но если уж вы притащили меня в эту дыру без копейки денег, то будьте добры обеспечить мне приличные условия жизни». А Марина Ивановна панически боялась мысли о поступлении на службу. «Во-первых, я ничего не умею делать», — говорила она. «Но это же вздор, — убеждала я ее. — Придется писать какие-нибудь пустяковые бумажки или печатать их…» «Нет, нет, это я не могу! — почти истерически восклицала она. — Я сейчас же потеряю все эти бумажки… И потом, — тут она с ужасом взглянула на меня, — ведь там придется заполнять анкету… Как только я напишу, где муж и дочь, меня сейчас же арестуют. Кстати, — добавила она вдруг, — вы на меня не донесете?» [4; 212–213]

Георгий Сергеевич Эфрон (Мур).Из дневника:

22/VIII-41. Положение наше продолжает оставаться совершенно беспросветным. Вчера переехали из общежития в комнату, предназначенную нам горсоветом. Эта комната — малюсенькая комнатушка, помещается в домике на окраине города. Обои со стен содраны, оставив лишь изредка свой отпечаток на них. Во дворе — отвратительная уборная — малюсенькая, с… противно. <…>

24/VIII-41. Сегодня к 2 ч. дня мать уехала в Чистополь на пароходе, в сопровождении Струцовской. Уехала на этом же пароходе Сикорская, едущая в Москву, — она получила телеграмму от мужа возвращаться. Димку она оставляет здесь; надеется вернуться с мужем в Елабугу. Я рад, что мать поехала в Чистополь. Все-таки это означает какой-то шаг, какую-то попытку. Жить так, как мы живем сейчас, без работы и перспектив — невозможно. Если в Чистополе ничего не выйдет, то, по крайней мере, сможем сказать, что мы там попытались, и не думать больше о нем. Я матери дал такой наказ: в случае, если ей там не удастся устроиться — нет работы, не прописывают, то пусть постарается устроить хоть меня: пионервожатым в лагере ли, или что другое, но основное для меня — учиться в Чистополе. В конце концов, попытка не пытка. Увидим, каких она добьется результатов. Настроение у нее — отвратительное, самое пессимистическое. Предлагают ей место воспитательницы; но какого черта она будет воспитывать? Она ни шиша в этом не понимает. Настроение у нее — самоубийственное: «деньги тают, работы нет». Оттого-то и поездка в Чистополь, быть может, как-то разрядит это настроение. Я, несмотря ни на что, надеюсь на Чистополь. Увидим, какие вести мать оттуда привезет [19; 526, 531].

Галина Георгиевна Алперс:

Прошел, наверно, месяц со дня моего приезда, стоял небывало теплый сентябрь, и мы, как-то расходясь с обычной нашей встречи, задержались на углу улицы и продолжали горячо обсуждать наши планы со столовой. Нас было четверо: Субботина, Сельвинская, Санникова и я. Для глухой провинции время было позднее, часов 9, а то и 10, но вовсю светила луна, было тихо и очень тепло, совсем летняя ночь.

К нам незаметно подошла Цветаева. «Я здесь два дня, в Елабуге — невозможно, там я совсем одна, хочу в Чистополь, здесь друзья; приехала говорить с Асеевым, он отказывается помочь. Что делать?! Дальше — некуда!!!»

С каким отчаянием сказала она последние слова. «Приезжайте сами, не спрашивайтесь ни у кого! Я так и поступила. И работу найдете, мы открываем столовую и все там будем работать», — сказала я, правда, не совсем уверенная, что у нее те же права. «Как было бы хорошо! — воскликнула она с надеждой. — Я буду мыть посуду», — и она молитвенно сложила свои худые, натруженные руки.

«Ну что вы, Марина Ивановна, вы будете буфетчицей», — возразила ей Сельвинская.

«Нет, нет, с этим я не справлюсь. Я хочу быть судомойкой, я хорошо мою посуду».

Разговор шел совершенно искренне и серьезно. <…> Мы еще постояли, поговорили о своих трудных делах, и кто-то полушутя вспомнил местное чисто польское выражение: «хоть головою в Каму». Выражение это чаще всего применялось совсем по пустяковым поводам.

«Да, да, верно: хоть головою в Каму!» — горячо воскликнула Цветаева, ее также горячо поддержала моя Санникова, и они, взявшись за руки, отделились от нас и ушли в боковую улицу. На другой день Цветаева, ничего не добившись от Асеева и Тренева, уехала в Елабугу, где ее ждал сын [4; 209–210].

Георгий Сергеевич Эфрон (Мур).Из дневника:

27/VIII-41. Вчера вечером — ночью — получил телеграмму от матери из Чистополя следующего содержания: «Ищу комнату. Скоро приеду. Целую». <…>