— Это долгая история, сэр, но если вы не прочь позавтракать вместе со мной, то мы могли бы поговорить на эту тему.
В полдень они вместе покинули музей, и Мансарт со смущенным видом пригласил гида отправиться в качестве его гостя в какой-нибудь известный ресторан и тем самым дать ему возможность познакомиться с другой стороной жизни Мюнхена. Немного подумав, гид сказал:
— Есть у нас такой ресторан — «Мюнхнер Хофброй», где следовало бы побывать каждому приезжему. Сам я не могу позволить себе ходить туда, но, если он вам по карману, я готов стать вашим гостем. В свое время это был крупнейший ресторан во всей Баварии и там подавали отличнейшее пиво. Сейчас, правда, он несколько подмочил свою репутацию и поит клиентов такой дрянью, какая экспортируется в… — Он чуть было не сказал «в Америку», но спохватился и добавил: — За границу.
— Разрешите вас заверить, сэр, — продолжал гид, — что в семнадцатом и восемнадцатом веках Германия, даже расчлененная на мелкие государства, была великой страной. Плоды ее тогдашнего труда, ее мысль и наука — незыблемы. Но политически мы были связаны по рукам и ногам, и немцы справедливо ставили себе вопрос: «Где же наше немецкое отечество?» Разобщенные, мы были унижены французами и выходцем с Корсики, одержимым манией величия.
В девятнадцатом веке мы были вынуждены воевать, чтобы создать независимую страну, которая, как мы надеялись, станет одной из трех великих держав мира. Немцы будут развивать мысль, французы — чувства, а англичане пусть торгуют. Когда-то я был профессором одного из наших крупнейших университетов. Я видел, что наша наука, наша музыка, наши социальные исследования — самые передовые в мире, и те, кто хотел приобрести профессию и знания, ехали обучаться в Германию. Куда же еще?
Нам пришлось вооружиться. И под руководством великого Бисмарка, достигнув под Седаном вершины славы, наша страна превратилась в Германскую империю. Но мир был уже не тем, каким он был в тот момент, когда мы вступили на этот путь. Это был иной мир. Не мир отдельных стран со своими собственными правящими и трудящимися классами, а новая организация господствующих стран, где рабочая сила сосредоточена главным образом не в самих метрополиях, а в заморских колониях. Мы же, немцы, колониями не располагали, и нам суждено было плестись в хвосте мирового соперничества до тех пор, пока мы ими не завладеем. Даже наш великий Бисмарк не сознавал этого. Он не добивался колоний и стремился лишь объединить Германию. Африку он уступил Франции и Англии, а на Азию вообще не обращал никакого внимания. Тогда его заставили уйти со своего поста, и к власти пришли люди, понимавшие, что Германия нуждается в колониях, военно-морском флоте и армии, если хочет отстоять свое место под солнцем.
Помолчав, старик спросил:
— Помните лондонский Конгресс рас, состоявшийся в одиннадцатом году?
— Да, — ответил Мансарт. — В то время я учительствовал. Я читал о нем в нашем журнале «Крайсис». Но присутствовать на Конгрессе мне не довелось.
— Это был замечательный конгресс, — продолжал гид. — Он мог бы иметь огромное значение, если бы не пришелся на канун мировой войны. В нем участвовали влиятельные мудрые люди, пытавшиеся объединить мир, белые и цветные совещались там как равные. Они могли бы добиться многого, если бы не абсолютная необходимость для Германии ограничить во имя самосохранения безудержную экономическую экспансию Англии и Франции. Я помню некоторых из цветных участников конгресса — индусов, китайцев, японцев, помню Эрла Финчи — молодого американского негра, социолога из Уилберфорсского университета. И редактора одного негритянского журнала — он прочитал стихотворное приветствие Конгрессу. Но разве к науке и поэзии тогда прислушивались? Как раз один из наших виднейших ученых чуть не сорвал заседание, заявив на конгрессе, что Германия должна вооружаться и быть готовой к войне! Он утверждал, что развитие цивилизации должно определяться не соображениями человечности, счастья и науки, а интересами промышленности и торговли… Все это ни к чему не привело. Мы вооружились, затем воевали, потеряли цвет нашей молодежи и потерпели полную катастрофу. Отдаете ли вы себе отчет в том, какая участь постигла Германию в Версале? Знаете ли вы о дальнейших ударах, поставивших нашу страну на колени? Взгляните на меня. Когда-то я был всеми уважаемым человеком с небольшим, но твердым доходом в виде пенсии, так что мог доживать свои дни без всяких забот, занимаясь любимой наукой. Меня лишили всего. Сейчас я наемный слуга иностранцев, которые редко оказывают мне такую любезность, как вы.
Позавтракав в этом большом фешенебельном ресторане, где кишмя кишели туристы и было совсем мало немцев, они вернулись в Технический музей, чтобы закончить осмотр.