Цветок Америки

— Не знаю. Я работал с Дитером, моим другом-монахом. Никто не ожидал, что она придет. Но она все-таки вышла из спальни, а потом из замка. Наверное, ночью она увидела что-то, напугавшее ее.

— Стало быть, маленький Жозеф — твой сын? — спросил Франсуа.

Франц Эккарт кивнул.

— И поэтому ты вернулся?

— Нет, — возразил молодой человек. — Не только поэтому. Я вернулся из-за Жанны. Потому что она теперь одна. Потому что она не просто носит фамилию л'Эстуаль, но и во лбу у нее горит звезда.

Он налил вина в бокал Франсуа.

— В мире есть другие реальности, не похожие на ту, что видишь, — сказал он. — То, что ты принял за кровосмешение, было чистым и сильным взаимным влечением, без малейшего намека на инцест. И нет здесь ни преступника, ни жертвы.

— Зато есть ребенок, будущее которого нельзя омрачать подобными ссорами, — добавила Жанна.

Наступила долгая пауза. Франсуа задумчиво жевал что-то, стараясь осмыслить услышанное.

— Ты хочешь сохранить фамилию Бовуа? — спросил он Франца Эккарта.

— Другой у меня нет, и она мне кажется достойной. Разве что ты захочешь меня, ее лишить.

— Я захочу тебя ее лишить? — переспросил Франсуа.

Наступило молчание, казавшееся бесконечным. Дрова потрескивали в очаге.

— А я? — спросил Франсуа у матери. — Какого я рода?

Она ответила не сразу:

— Ты должен был называться Франсуа де Монкорбье, то есть Франсуа Вийон.

— Франсуа Вийон? — воскликнул он. — Господи, да что же это за жизнь!

— Однажды в Анжере, много лет назад, около нашего дома умер бродяга. Франсуа, почему ты так долго смотрел на него?

Он не ответил. Его карие глаза были обращены вглубь души.

— Ты хочешь сказать, что я знал? — прошептал он. И через мгновение спросил у Жанны:

— Но каким образом?..

— Нет, — ответила она. — Я никогда не изменяла твоему отцу. Меня изнасиловали до свадьбы. Твой настоящий отец был бродягой без кола и двора, да вдобавок еще и вором, которому много раз угрожала виселица. Он был неисправим. И он исчез. Я должна была дать своему ребенку имя и отца.

— Ты ничего не сказала Бартелеми?

— Нет. Гордость не позволяет мужчинам любить чужого по крови ребенка. Ты сам это знаешь, Франсуа, — добавила она. — Бартелеми считал тебя своим сыном. К чему было разочаровывать его?

Бесчисленные бабочки кружились над факелами, похожие на крошечных призраков — легкомысленных и очаровательных.

— И все это ты знал, но не хотел знать, — сказал Франц Эккарт. — Так происходит со всеми нами. Мы узнали бы гораздо больше, совершив небольшое усилие, если бы только захотели.

— Господи, — сказал Франсуа, — ну и вечерок!

— Мы всего лишь рассмотрели ковер с изнанки, — с улыбкой произнес Франц Эккарт. — Ну что, останемся друзьями?

Мужчины встали. Франсуа обнял молодого человека и прижал к груди. В глазах его стояли слезы.

Жанна была изумлена. Если это и был ковер, то необычный, каких она никогда не видела. Он походил на муаровые шелка, которые на свету выглядят синими, а в тени — красными.

— Теперь, — сказала она, — возможно, ты выделишь Францу Эккарту положенную ему часть наследства Софи-Маргерит.

Франсуа не сдержал улыбки.

— И полагаю, — добавила она, — что не следует посвящать в это дело Жака Адальберта и прочих членов семьи. По крайней мере, до поры до времени.

Эта женщина всегда сохраняла чувство реальности. И верность клану.

На следующий день Жанна велела поднять кровать на выбранный Францем Эккартом пятый этаж, вычистить камин и уложить в него дрова. Молодой человек принес из своего амбара два сундука с книгами и рукописями. Она наблюдала за тем, как он пристраивает подзорную трубу к подоконнику, и подумала, что на Санкт-Йоханн-гассе он уже не увидит неба во всей его необъятности.

— Можешь установить трубу на чердаке, — сказала она. — Отсюда виден лишь краешек неба.

Он с улыбкой повернулся к ней.

— Тебе понадобятся этажерки и стол, — продолжала она, бросив взгляд на груду книг и рукописей.

Странный юноша: все его имущество состояло из бумаг.

— Я многое оставил в Гольхейме. Теперь я могу написать Дитеру, чтобы он прислал мне остальное почтовым дилижансом.

— Но не стоит переправлять сюда твоих лисиц.

Он расхохотался. Она с удивлением обнаружила, что тоже смеется. В первый раз после смерти Жозефа.

Одаренность ли отца была причиной или инстинкт ребенка?

Когда на следующий день маленький Жозеф застал в большой зале Франца Эккарта вместе со своей бабушкой, он, едва бросив на него взгляд, тут же устремился к нему. Франц Эккарт, взяв мальчика на руки, посадил к себе на колени, а тот положил руку ему на грудь, что было знаком доверия и одновременно вступлением в права собственности.

— Ты останешься, правда? — спросил он.

Франц Эккарт кивнул. Ребенок обнял его за шею. Жанна была потрясена. Неужели голос крови?

— Сегодня, — сказал Франц Эккарт, — мы пойдем гулять в лес.

Жозеф захлопал в ладоши. Через несколько минут они ушли.

Жанна задумалась. Она и мечтать не могла о лучшем отце для Жозефа. Но следовало дождаться их возвращения.

Они вернулись к ужину. Оба сияли. Франц Эккарт повел малыша мыть руки.

— Что вы видели? — спросила Жанна.

— Волка! — ответил Жозеф.