В одиннадцать вечера Лиля легла спать и быстро уснула, устав за день в школе. Когда Олег увидел сумки, набитые вещами, тогда вышел из себя. Они были на балконе, когда он начал кричать, поэтому Лиля ничего не услышала.
— Что за сумки ты собрала?
— Мои вещи.
— Ты уезжаешь?
— Мы с Лилей уезжаем.
— И куда, позволь спросить!?
— Это не важно.
— Не важно!? Ты забираешь у меня дочь и говоришь, что это неважно!?
— Я развожусь с тобой, Олег.
Сигарета в его губах застыла. В этот момент даже Вера почувствовала, что весь мир рухнул.
— Ты не можешь так со мной поступить, — сказал он после небольшой паузы.
— Но я уже так поступаю. Прости, но я так больше не могу.
— Ты не заберешь у меня дочь!
— Я не запрещаю вам встречаться. Будете видеться.
Олег вспыхнул яростью. Он заметался по балкону, не в силах сложить мысли в кучу.
— Ты не уйдешь! Куда ты собралась!? К этому придурку соседу, с которым ты трахаешься!? И дочь туда решила привести? Ты хочешь, чтобы я ее разбудил?
— Нет, Олег, пусть она спит. Мы уедем к моей маме, пожалуйста, успокойся.
Олег уже не слушал. Он вышел с балкона, громко хлопнув дверью.
— ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ Я ЕЕ РАЗБУДИЛ!? — повторил он в надежде, что дочь проснется и тем самым все Верины планы рухнут. Связи, конечно, в этом не было. В Олеге говорило отчаянье. Он не хотел лишаться тех крупиц, что у него оставались.
— Тише! Нет, не буди ее.
— Отвечай, шлюха!
— Олег, прошу тебя. Успокойся. Пусть она спит, не надо.
Они зашли на кухню, Вера закрыла за собой дверь.
— Отвечай! Трахалась с ним!?
— Я всегда была тебе верна, но это уже слишком! Нельзя, чтобы ребенок рос в таких условиях! Я надеялась, что все пройдет, что ты образумишься! В конце концов я тоже потеряла сына! Не ты один страдаешь!
Ее слова пролетали мимо Олега. Он вливал в себя новые порции алкоголя. Он уже не чувствовал его вкус, не чувствовал никакой эйфории. У него просто шел кругом весь мир, а боль все не притуплялась. Ярость рвалась наружу. Верины всхлипы долбили по мозгам. Резким и неожиданным движением он ударил ее по щеке. Она упала, содрав кожу о линолеум. Вера глотала воздух как рыба.
— Не надо, умоляю, Олег! — воскликнула она. Потом тише: — Нет никаких причин уходить, кроме твоего пьянства! Ты ведь не можешь остановиться! — шепотом кричала она.
Его стеклянные глаза блуждали по кухне. Он не знал, что сделать. Что сделать, чтобы она не уходила? Она ведь ему так нужна, разве это не очевидно? Он любил ее всю свою жизнь, сколько себя помнил. Счастливые воспоминания в голове не задерживались, сменяясь ее неоднозначными улыбочками соседу. Как он придерживает ей дверь в подъезде, как постоянно улыбается и здоровается. Минутная жалость к себе снова сменилась гневом.
— Мне не нужны твои сраные обвинения! Иди и скажи своей мамаше какая ты шлюха. Я ЗАКОЛЕБАЛСЯ ВЫСЛУШИВАТЬ ЕЕ ТРЫНДЕЖЬ! Я причина всех ваших бед! Я порчу вам жизнь! А то, что ты болтаешься на соседском члене, ее не интересует!?
— Я никогда тебе не изменяла! Я любила тебя!
— ЗАКРОЙ РОТ!
Он ударил кулаками о стол, а затем размахнулся, что было сил, и удар пришелся по Вериному лицу. От боли она застонала, машинально схватилась руками за место удара, попыталась отойти, но запнулась о свою же ногу. Перед смертью она ничего не успела подумать. Не произнесла ни звука, кроме как встревоженного вздоха. А потом ударилось виском о столешницу. Когда она упала на пол, уже была мертва.
Олег смотрел как душа покидает ее тело и не мог пошевелиться. Он упал на колени возле ее тела и смотрел, не моргая, а из глаз лились слезы. Он не мог поверить.
Он побежал на балкон, где его стошнило. Глотая свежий воздух, он выглянул в окно. Душераздирающий крик пронесся по их двору. Сначала он позвонил Анне. Он ничего не сказал, только ревел в трубку. Она все поняла. Это она вызвала и полицию, и скорую помощь.
Опрос вели двое полицейских. Один из них постоянно подгонял другого. Второй же, как будто, не был заинтересован в деле. Поняв, что уголовное дело возбуждать они не собираются, Анна высказала им все, что думала об их работе и о правоохранительной системе в целом. Они же предупредили ее об административной ответственности за оскорбление представителя власти, и тогда она ушла в другую комнату, бубня под нос что-то о придурках и несправедливости.
Она была сломлена смертью своего ребенка, но все же держалась, успокаиваемая мыслями о Лиле. О том, что ей была нужна ее забота.
— Пошли быстрее, мне нужно ехать, — говорил один полицейский другому. — Она написала — раскрытие уже восемь сантиметров, что бы это ни значило.
— Сейчас! — отвечал второй, записывая что-то в протокол.
Уличив минутку, когда их никто не слушал, Анна подошла к Олегу. Она посмотрела на него взглядом полным ненависти. Он сидел на диване, прижав колени к груди как маленький мальчик, и весь дрожал от страха.
— Ты никогда больше не станешь в мох глазах человеком!