Цветок пустыни

Однажды вечером я уговорила Басму помочь мне впервые в жизни «поработать моделью». За время жизни в Лондоне я понемногу полюбила наряды. Не то чтобы мне так уж хотелось иметь их — просто было очень забавно их примерять. Вроде как играть на сцене: можно представить, что ты — это кто-то другой. Пока вся семья сидела у телевизора, я пошла в комнату дяди Мохаммеда и плотно прикрыла за собой дверь. Открыла платяной шкаф и достала один из лучших его костюмов — темно-синий в мелкую полоску, из чистой шерсти. Разложила на кровати этот костюм вместе с белой рубашкой, шелковым галстуком, темными носками, элегантными английскими черными лаковыми туфлями и фетровой шляпой. Потом аккуратно надела все это, стараясь завязать галстук так, как делает дядя (это я не раз видела). Шляпу надвинула как можно ниже. Завершив экипировку, я пошла искать Басму. Та от смеха согнулась пополам.

— Пойди и скажи папе, что к нему пришел какой-то мужчина.

— Это же его одежда! Боже мой, да он тебя прибьет…

— Не бойся, ты только скажи ему.

Стоя в холле, я прислушивалась к голосу сестры и ожидала подходящего момента, чтобы войти.

— Отец, — сказала Басма. — Там к тебе пришел какой-то мужчина.

— Ко мне? В такой поздний час? — В голосе дяди не слышно было особой радости. — Кого там еще принесло? Что ему нужно? Ты его раньше когда-нибудь видела?

— Я… э-э-э… не знаю, — замялась Басма. — Кажется, да. Наверное, ты его знаешь.

— Ну ладно, скажи ему…

— А может быть, ты сам посмотришь? — быстро проговорила Басма. — Он там, прямо у дверей.

— Хорошо, — устало согласился дядя.

Теперь пора. Я надвинула шляпу на самые глаза, так что почти ничего не видела, сунула руки в карманы пиджака и, покачиваясь, вошла в комнату.

— Здорово! Вы что, меня не помните? — произнесла я баритоном.

Дядюшка выпучил глаза и наклонился, пытаясь заглянуть под шляпу. Когда же он понял, кто перед ним, то громко расхохотался. Тетя и все остальные покатывались со смеху.

Дядя Мохаммед погрозил мне пальцем:

— А что, разве я давал тебе разрешение…

— Надо же было попробовать, дядюшка. Разве тебе не смешно?

— О Аллах!

Я еще несколько раз повторяла эту шутку, всякий раз выжидая достаточно долго, чтобы застать дядю врасплох. После этого он всегда просил:

— Довольно, Уорис. Не надо больше надевать мои вещи, ладно? Оставь их в покое.

Я понимала, что он говорит совершенно серьезно, но ведь все равно его это забавляло. Потом я слышала, как он со смехом рассказывает своим друзьям:

— Эта девочка идет в мою комнату и надевает какой-нибудь из костюмов. Потом появляется Басма и говорит: «Папочка, к тебе кто-то пришел». И вот тогда она входит, с ног до головы одетая в мои вещи. Вы бы только посмотрели на это…

Тетушка как-то рассказала, что ее подруги считают, что мне следовало бы стать фотомоделью. Но тетя им отвечала:

— Ну-у-у… Мы даже не знаем толком, что это такое. Мы ведь из Сомали, к тому же мусульмане, сами понимаете.

Тем не менее тетя никогда не осуждала Иман, дочь своей старой подруги, за то, что та избрала карьеру фотомодели. Тетя много лет дружила с матерью Иман, и всякий раз, когда Иман или ее мать бывали в Лондоне, настаивала, чтобы те останавливались у нас в доме. Прислушиваясь к разговорам об Иман, я впервые узнала о том, что такое фотомодель. Из журналов, которые были у двоюродной сестры, я вырезала множество фотографий Иман и прикрепила их на стену в своей комнатке. Если она сомалийка, рассуждала я, и может этим заниматься, так почему же я не могу?

Когда Иман гостила у нас в доме, я всегда пыталась найти возможность поговорить с ней. Мне было интересно, как она стала моделью. Но всякий раз, бывая в гостях, она проводила время в разговорах со старшими. Мне было ясно, что дяде с тетей не понравится, если я вмешаюсь в их разговор ради такой ерунды — поинтересоваться, как мне самой стать моделью. В конце концов как-то вечером я воспользовалась подходящим моментом. Иман читала в своей комнате, и я постучала в дверь.

— Принести тебе что-нибудь перед сном?

— Да, пожалуйста, чашечку чаю с травами.

Я спустилась в кухню и принесла ей чай на подносе.

Поставив его на столик у кровати, я приступила к делу.

— Ты знаешь, у меня в комнате столько твоих фотографий! — Прислушиваясь, как тикают часы на столике, я чувствовала себя круглой дурой. — Мне, честно говоря, тоже очень хочется стать моделью. Как ты думаешь, это трудно? Как у тебя это получилось? С чего ты начинала?

Даже не знаю, чего я ожидала, — может, того, что она взмахнет волшебной палочкой и превратит меня в Золушку. Желание стать моделью было смутным. Все это казалось таким далеким, что я не задумывалась над этим слишком много. После того вечера я продолжала заниматься домашней работой, как обычно, думая в первую очередь о насущных проблемах: приготовить и подать завтрак, второй завтрак, помыть посуду, подмести.

К тому времени мне было шестнадцать лет, и я жила в Лондоне два года. Я настолько прижилась там, что уже знала, как западный мир называет этот отрезок времени: «тысяча девятьсот восемьдесят третий год».