Цветок пустыни

И вот после долгих часов тяжкого труда наступает сладкий миг: твой выход. Ты стоишь за кулисами, рядом со сценой. Бац! — и ты выходишь на подиум. Светят юпитеры, грохочет музыка, все глаза устремлены на тебя, а ты плавно скользишь по дорожке во всей своей красе и думаешь: «ВОТ ОНА Я! НУ-КА, ВСЕ ПОСМОТРЕЛИ НА МЕНЯ!» Тебя причесали и накрасили лучшие мастера своего дела, на тебе потрясающий наряд — он стоит столько, что ты даже не мечтаешь его купить. Но на несколько мгновений он твой, и ты знаешь, что выглядишь на миллион баксов. Прямо кровь закипает, и едва ты покинула подиум, как тебе не терпится надеть новый наряд и снова оказаться здесь. После долгой подготовительной работы сам показ занимает всего минут двадцать-тридцать, но у тебя может оказаться три, четыре, пять показов в один день, так что приходится разрываться и мчаться на следующий, как только завершился этот.

Когда заканчиваются две сумасшедшие недели в Милане, вся компания модельеров, манекенщиц, визажистов, парикмахеров-стилистов, подобно цыганскому табору, перекочевывает в Париж. Там все повторяется сызнова, а потом — то же самое в Лондоне и Нью-Йорке. К концу сезона ты еле держишься на ногах, и после Нью-Йорка лучше дать себе передышку. Ты готова отправиться на какой-нибудь затерянный островок, где нет телефона, и попытаться забыть обо всем на свете. А если этого не сделать, если заставить себя работать дальше, недолго и до психушки доработаться.

Да, работа манекенщицы доставляет большое удовольствие — я признаю, что влюблена в гламур, в красочность и очарование этой работы, — но там есть своя теневая сторона, которая представляет немалую опасность для женщины, особенно молодой и ранимой. Бывало, я получала заказ, а потом стилист или фотограф в ужасе восклицал:

— Боже правый! Что у вас с подошвами ног? Отчего они сплошь покрыты жуткими черными пятнами?

Что мне было ответить? Речь шла о тех шрамах, что остались у меня после того, как в сомалийской пустыне я сотни раз наступала на колючки и камешки. То было напоминание о четырнадцати годах босоногого детства. И как объяснить это парижскому модельеру?

Когда на кастинге меня просили примерить мини-юбку, мне сразу становилось плохо. Я выходила и вертелась туда-сюда, надеясь, что они ничего не заметят. У меня искривлены ноги — результат того, что я росла в кочевой семье и далеко не всегда ела досыта. И меня не раз лишали заказов из-за искривленных ног — физического недостатка, в котором моей вины нет.

Меня это очень уязвляло. Я так стыдилась своих ног, что однажды пошла к врачу: нельзя ли чем-нибудь помочь?

— Сломайте эти ноги, — сказала я ему, — чтобы я не испытывала больше унижений.

Но, слава Аллаху, он сказал, что я слишком стара для этого: кости потеряли пластичность и такое лечение ничего не даст. С годами я стала говорить себе: «Что поделаешь, такие у меня ноги. Они потому такие, что я — это я, потому что я родилась там, где родилась». И когда я научилась лучше понимать свое тело, то постепенно стала любить и свои ноги. Сегодня я была бы очень недовольна собой, если бы тогда позволила сломать себе ноги только ради того, чтобы пять минут прохаживаться по подиуму. Я бы позволила сломать свои конечности — и только для того, чтобы красоваться в новом наряде? Теперь же я горжусь своими ногами: они связаны с историей, они — неотъемлемая часть моего прошлого. На этих искривленных ногах я прошла тысячи миль по пустыне, и моя медленная, покачивающаяся походка — это походка африканки. Своего рода визитная карточка.

Другая сложность в работе манекенщицы — это то, что в модельном бизнесе, как и во всяком другом, хватает неприятных людей. Быть может, из-за того, что от некоторых их решений зависит так много, люди слишком нервничают и нервируют других. Но я помню, как мне пришлось работать с художественным редактором одного солидного журнала мод. Для меня лично она стала воплощением того грубого, свинского отношения к окружающим, которое заставляет чувствовать себя на фотосессии, словно на похоронах. Съемки в тот раз проходили на волшебном островке Карибского моря. То был настоящий рай, и мы все должны были бы получить огромное наслаждение от работы — ведь мы снимались на чудесном фоне и нам за это еще платили, тогда как многие с удовольствием сами заплатили бы большие деньги, чтобы провести там отпуск. Но ту женщину все это не трогало. Не успели мы приехать, она сразу стала ко мне придираться:

— Уорис, тебе надо настроиться. Вставай, двигайся, шевелись! Ты просто лентяйка. С такими, как ты, я терпеть не могу работать.

Она позвонила в мое нью-йоркское агентство, пожаловалась на мою тупость и заявила, что не желает со мной работать. В агентстве очень удивились, но больше всех удивилась я сама.