Цветок пустыни

— Не знаю, есть ли на свете что-либо, что беспокоило бы меня в еще меньшей степени, чем это, — вздохнула Лиз, — особенно если к нашему прилету там будет так же жарко, как и здесь.

Йейт усмехнулся:

— Боюсь, что там может быть и жарче. Временами температура в наших краях доходит до сорока градусов по Цельсию.

— Какой ужас! Не думаю, что в Англии мне доводилось сталкиваться с температурой выше тридцати двух градусов. И если там все так плохо...

— Ну, не совсем так. Я хочу сказать, что в Тасгале, как и в любом другом городе-оазисе, нетрудно приспособиться к местному климату.

Лиз немного повеселела:

— О-о, вы имеете в виду кондиционеры?

— Боюсь, что речь пока идет не об этом, — сухо ответил Йейт. — Тасгала существует уже многие столетия, но как поселение европейцев она сравнительно молода. Благодаря первопроходцам-французам у нас есть электричество и артезианские колодцы. Однако до сих пор приходится довольствоваться обычными вентиляторами, холодным душем и знанием, как и когда закрывать свои дома, чтобы в них не проникли жара и песок. В любом случае нужда заставит вас отказаться от таких вещей, как «моцион под полуденным солнцем», в пользу бешеных собак и тех англичан, которые вынуждены покидать дом в это время.

— Тем не менее Тасгала — это настоящий город, то есть я хочу сказать, такой же, как города в Англии? — с надеждой спросила Лиз.

— Конечно. — Казалось, Йейта удивил этот вопрос. — Здесь есть городские власти — французы, а нефтяные концессии принадлежат нам. Конечно, есть больница, та, в которой я работаю, и школа; оба заведения находятся под патронажем женского монастыря Белых сестер. Еще есть гостиница, а также нечто похожее на загородный клуб и, наконец, аэродром. Магазинов, правда, не много — товары повседневного спроса люди в основном приобретают на базаре, а все остальное им присылают. — Тут он сделал паузу. — Но вы должны были узнать обо всем этом от отца...

В его голосе прозвучало осуждение, и у Лиз кровь прилила к лицу.

— Если честно, я ничего не знаю. То есть я ничего у него не спрашивала. Ведь я вовсе не хотела приезжать в Тасгалу.

— Тогда почему же вы приехали?

— Сами знаете почему, — сердито ответила Лиз. — Ведь вы же друг отца, верно? Когда оказалось, что он не может встретиться со мной в Марселе, вы согласились сопровождать меня в Тасгалу. Не имеет смысла делать вид, будто бы он не говорил с вами обо мне, не рассказывал, почему он заставил меня приехать!

— Да, конечно, — Роджер Йейт посмотрел на нее из-под густых, нависающих над глазами бровей, — конечно, мне известно, почему он принял такое решение. Но мне хотелось бы узнать, как вы смотрите на это.

— Я?! — взорвалась Лиз. — Отец и тетушки втихую сговорились и поставили меня перед фактом. У меня сложилось впечатление, что я жестоко наказана. За что? За то, что осмелилась жить в Лондоне в том окружении, в каком мне хотелось; за то, что тратила посылаемые деньги, те, про которые тетушки говорили мне, что это мои деньги. Ну и за то, что чуть-чуть влюбилась. Что криминального в любом из моих «прегрешений»? Объясните, если знаете, я буду очень рада услышать.

Роджер Йейт спокойно встретил ее негодующий взгляд.

— Ваш взгляд на проблему не совсем согласуется с тем, что рассказал мне ваш отец. Насколько я понял, его очень беспокоит то обстоятельство, что в Лондоне, в том окружении, у вас, кажется, есть масса знакомых, но нет настоящих друзей. А также то, что размеры доплат, которые ваши тетушки делали к пособию, посылаемому вам отцом, лишали вас хоть каких-либо представлений о том, какой ценой достаются деньги. Я не думаю, что он вас за что-либо наказывает, просто ваш отец решил изменить ваш образ жизни, который он считает неправильным. Если бы Эндрю оставил вас в Лондоне, он просто ничего не смог бы сделать. По этой причине он решил, что вам будет полезно приехать в Тасгалу и пожить здесь, пока вы не определитесь со своим будущим.

— Но ведь у меня уже была работа, — возразила Лиз. — Одна моя знакомая открыла кофейный бар, и я помогала ей. И именно туда ушла большая часть денег, полученных мною в последнее время.

— М-да. Вряд ли вам стоит осуждать Эндрю за то, что он считает это занятие благотворительной деятельностью, а не работой. А что касается других поводов для огорчения, не думайте, что ваш отец хоть что-то говорил мне по этому поводу. Лиз выглядела озадаченной.

— Другие поводы для огорчения? А, вы имеете в виду Робина?

Йейт неопределенно пожал плечами:

— Как я могу иметь в виду Робина, или как там его зовут, если я никогда не слышал об этом человеке? Это что, тот парень, в которого вы «чуть-чуть влюбились»?

— Даже более чем чуть-чуть. Но отнюдь не без взаимности, — запальчиво добавила Лиз. — Он хотел, чтобы мы были помолвлены.

— И по этому поводу ваш отец сказал свое твердое «нет»?

Лиз покачала головой: