Цветы и железо

— Мину? Все-таки это была мина! Меня солдат предупредил, но я не мог поверить в такую жестокость! — Он сокрушенно покачал головой. — Боже мой, что же это такое?

— Большевики никогда не простят вам, профессор, что вы пошли к нам на службу, — разъяснил Хельман. — К тому же, вероятно, они опасались: если вы заметите побег, сообщите в комендатуру.

— О, конечно!

— Стоило вам переступить порог — и вы уже на том свете: мина сильного действия. Вот их расчет.

— Спасибо Отто.

— Один военнопленный вернулся. Он обманул партизан и теперь в Шелонске. Может, поселить его у вас?

— О нет, если можно, нет, господин комендант! — горячо возразил Калачников, хотя в душе думал иначе: он сейчас расцеловал бы этого пленного! — Нет, господин комендант! Это может быть и провокацией. Может, его специально оставили. На тот случай, если я не подорвусь на мине. Я для них отцом не был, требовал, часто ругал. Вот и хотят отомстить!

— Не думаю, профессор. Ради вас они не стали бы рисковать человеком. Вы и сейчас стоите вне политики.

— А вот мину все же подложили, господин комендант, — не хотел казаться сговорчивым Петр Петрович.

— Мину они подложили, чтобы не выпустить вас из дому. Это наиболее правильный вариант. У меня есть уверенность, что пленный не лжет. Он с такими криками бежал к Шелонску, что мы поставили людей в ружье. Полицаи вместе с ним организовали погоню, но беглецы успели ускользнуть в лес, а партизаны открыли по преследующим автоматный огонь. Хорошо. Мы тщательно проверим, что это за человек. Сейчас он сидит под арестом.

«Не перестарался ли я? — испугался Калачников. — Не навредил ли Сашку?» Стараясь быть и равнодушным и спокойным, он сказал:

— Решайте как вам будет угодно, господин комендант. Места у меня хватит, свободная комната есть.

— Потом. — Хельман посмотрел на Калачникова. — Работы с парниками прекратить. Мы засадим вокруг Шелонска побольше овощей и картошки. Как почва, подойдет?

Обманывать было рискованно: под Шелонском хорошо росли и картошка, и овощи. Калачников пожал плечами, развел руками:

— Как вам сказать? Землю хвалить особенно не приходится. Шелонск не Волошки. От погоды, от удобрений многое зависит.

— Погоду обещают хорошую, удобрения завезут.

— Что ж, постараемся собрать хороший урожай.

— Составьте свои соображения: пятьдесят гектаров под картошку, столько же под капусту, свеклу, морковь и прочее.

— Слушаюсь. Когда прикажете?

— В самое ближайшее время. Дня через три.

— А цветы, господин комендант?

— Что цветы? — не понял Хельман.

— Цветы будем выращивать?

— Вы помешаны на цветах, профессор! А мне нужна картошка!

— Я не для себя, господин комендант, госпожа Кох, помните, требовала.

— Посадите в одной из теплиц.

— Одна теплица, самая малая, готова, успели сделать.

— Там и посадите цветы. Через три дня — с докладом по картошке и овощам.

— Слушаюсь.

…Что нужно сделать, чтобы не дать врагу ни одного килограмма овощей и картошки? Овощи можно загубить на корню. А картошка? Ее брось в любом месте — вырастет!

Но картошка, овощи — это дело будущего. А вот что будет с Сашком? Как для него закончится проверка? Не слишком ли убедительно он, Калачников, выражал свои опасения, выступая против поселения Сашка в его дом? Иначе нельзя! Разве можно было сразу высказать свою готовность? Сашок, Сашок, хоть бы благополучно обошлось, хоть бы тебе поверили! Должны… Все, кажется, продумано серьезно…

А что будет в Шелонске через несколько дней, когда городской голова закончит обход домов и представит коменданту список подозрительных лиц. Муркин многих знал в лицо и многих мог выдать, чтобы спасти свою шкуру. Он слишком много прожил в Шелонске, слишком много! Жил, приветливо улыбался каждому, лебезил перед начальством, никогда не говорил старшим «нет», даже когда этого требовали интересы дела. И нравился некоторым. А сейчас вылез, как огромный черный таракан, который выползает только во тьме!

Через неделю городской голова положит на стол Хельману длинные списки. Эггерту будет работа тоже на неделю. И Шарлотте… «Как можно обмануться в женщине!.. А она ведь казалась такой миловидной и искренней, — думал Петр Петрович, — даже в Германию хотела взять с собой: с ее точки зрения, это, вероятно, означало высшее доверие к человеку».

Калачников был сердит на себя: зачем сказал Алексею, чтобы тот навестил дней через пять, когда все успокоится? За это время Муркин может осуществить свой злодейский замысел.

И тогда в сознании Петра Петровича возникла мысль — пока еще туманная, неясная, но совершенно определенная: Муркина убрать, сделать это немедленно! Решение показалось Калачникову гуманным и естественным: Муркин должен перестать жить, как перестал жить Адольф Кох! Это делается для того, чтобы жили сотни невинных людей. Какой цветовод или овощевод задумается над тем, вырывать или не вырывать из грядки сорняк, угрожающий существованию многих культурных растений?

4