Цветы в море зла

— Вам, наверное, известно, что у генерал-губернатора есть молоденькая дочь, — промолвил Чжуан Хуаньин. — Ей не более двадцати лет, красотой она не уступит Нань Вэй[209], талантом — Бань Чжао[210], мудростью — Бао Линьхой[211], а искусством в рукоделии — Сюэ Линьюнь[212]. Генерал-губернатор бережет ее как жемчужину и никогда с ней не расстается, даже гостям не показывает. Не мудрено, что Чжуан Юпэй давно лелеял мечту взглянуть на нее.

— Скажите на милость, какой прыткий! — воскликнул Лу Жэньсян. — Нехорошо, нехорошо!

— Однажды, когда Ли Хунчжан слегка простудился и отсиживался дома, — продолжал Чжуан Хуаньин, — ему пришла мысль посоветоваться с Чжуан Юпэем по какому-то служебному делу. Юпэй сразу же явился и только перешагнул порог, как его будто ослепило чем-то ярким, а сердце так и подпрыгнуло. Перед постелью начальника стояла изящная девушка среднего роста. Ее длинные брови чуть загибались по краям, в глазах таились одновременно красота и строгость, прямой носик был словно выточен из яшмы, а ровные зубы напоминали перламутр. Чжуан Юпэй хотел отступить, но генерал-губернатор уже увидел его и окликнул: «Входите, мудрый брат! Не смущайтесь — это моя дочь! — и, обернувшись к девушке, промолвил: — Познакомься, это господин Чжуан Юпэй». Девушка покраснела, стыдливо пожелала гостю счастья и, повернувшись, в одно мгновение упорхнула из комнаты. Чжуан Юпэй все еще продолжал кланяться. «Экая резвунья! — засмеялся Ли Хунчжан. — Избаловал я ее вконец!» Чжуан Юпэй присел на край постели и заговорил с начальником о делах. Но глаза его были устремлены на стол, где лежала тетрадь в парчовом переплете с заглавием: «Стихи, написанные у окна с зеленой занавеской». Внизу стояла подпись: «Бумагомарание ученой девушки». Воспользовавшись рассеянностью генерал-губернатора, Юпэй тихонько протянул руку и перевернул несколько страниц. Иероглифы были похожи на ажурную вязь, стихи поражали свежестью мысли. Юпэй понял, что перед ним сочинение дочери Ли Хунчжана, и проникся восхищением, смешанным с завистью. Вдруг в глаза ему бросились две строфы под названием «Цзилун»[213]. Разве мог Юпэй не встревожиться?!

— Да, такой стих нелегко сложить, — сочувственно вздохнул Цянь Дуаньминь. — Больше половины пришлось бы посвятить высмеиванию Чжуан Юпэя!

— Здесь было не так, — возразил Чжуан Хуаньин. — Стихи начинались следующим образом:

Горько, безутешно я рыдаю,Устремив на юг, к Цзилуну, взгляд:Повернул командующий войскомНаших боевых коней назад…

Дуань Хуцяо захлопал в ладоши.

— Очень удачное начало! Как блестяще она выразила скорбь о судьбе страны!

Чжуан Хуаньин продолжал декламировать:

Одно сраженье это показало:Важна проверка для чиновных лиц!

Ведь из-за тех, что были нерадивы,Потеряны заставы у границ!

— Строгое порицание. Настоящая кисть историка! — похвалил Цзян Бяо.

Мне легче оттого, что Фань Гуань[214]За пораженье тоже нес вину,Но кто же вас послал туда сражаться,За рубежи, в далекую страну?Мечтая о победе, государь

Глаз не смыкал до самого утра,Так что ж вы не могли его утешить,Сановные защитники двора?

Раздались дружные возгласы одобрения.

— Дальше еще лучше! — предупредил Чжуан Хуаньин.

И скорбью и страстью наполнены ваши речи,Светила священного сердце растрогали вы,Как гордый Чанжу[215], вы чиновников знатных при встречеПривыкли приветствовать только кивком головы.

Сказать о талантах — вы незаурядный вельможа,И право же, все ниже вас, господин мой, стоят.Но лишь на словах вы грозились врага уничтожитьИ лишь на бумаге водили в сраженья солдат!В палатах роскошных был к месту Цзя И[216] знаменитый,Зачем же на смерть был отправлен Чжун Цзюнь[217] со шнуром?Щиты носорожьи, тигровые шапки — зарыты!В том ваша ль вина — пусть историки скажут потом!

— Какая печальная интонация у этих стихов! — промолвил Вэнь Динжу. — И события оцениваются довольно мягко. Можно подумать, что эта девушка — закадычный друг Чжуан Юпэя.