Цветы в пустоте

– Тогда иди туда прямо сейчас, ладно? Там должно быть в любом случае безопаснее, чем в кабине – я же правильно понимаю, что Близнецы всё ещё там? Поэтому выключи связь и иди к телепорту, я заберу тебя ещё на подлёте. Хотя нет, не выключай связь полностью, выключи только изображение – если я услышу, что они там, в кабине, просыпаются, то… что-нибудь придумаю. Если возникнет необходимость, я постараюсь тебя отбить в сражении.

– Мартин…

– Я тоже надеюсь, что до этого не дойдёт, Сильвенио, но если дойдёт – будь уверен, я сумею за тебя постоять. Мне хватило уже потерять тебя один раз, больше я этого не сделаю. А пока иди к телепорту, пожалуйста.

Ему ничего не оставалось, кроме как кивнуть и сделать, как он просил.

Эти оставшиеся десять минут (три с половиной минуты он шёл от кабины), в неестественно-тихом огромном отсеке, среди сладко спящих вооружённых до зубов солдат на полу – эти десять минут были, пожалуй, одними из самых долгих в его жизни.

Но никто из них так и не проснулся. Звуки боя не разносили гулкое эхо по мёртвенным чёрным просторам снаружи, телепатическое поле, которое Сильвенио сканировал каждые десять секунд, не подавало никаких признаков активности, всё было мирно и спокойно. А потом телепорт приглашающе загорелся, и эрландеранец без раздумий шагнул в него, опасаясь, что ноги его в самый последний момент подведут и не сдвинутся с места от того волнения, которое он испытывал.

– Сильвенио! Я не могу выразить своего счастья по поводу того, что…

Он не дал Мартину договорить и просто обнял его, мелко дрожа. Согласно правилам этикета, это было далеко не самое вежливое приветствие старого друга после долгой разлуки, но Сильвенио в данный момент было просто не до этого. Признаться честно, ему вовсе не хотелось говорить о произошедшем – или говорить вообще. Сейчас ему хотелось только молча вдыхать умиротворяющий запах мяты от чужих-знакомых волос, прижиматься к тёплому человеческому телу и ни о чём не думать.

Вообще ни о чём.

Так, в молчании, они провели остаток дня. Сильвенио не отходил от Мартина ни на шаг, пока тот в спешном порядке направлял свой корабль как можно дальше от созвездия Сирены. Руки миротворец вылечил ему магией. Потом Мартин отвёл его на корабельную кухню, где отпаивал соком и предложил целый список имеющихся у него вегетарианских блюд, заявив с сочувствием, что он выглядит измождённым. Есть Сильвенио не хотел, но пил очень много, как будто боялся, что у него в любой момент могут отнять драгоценную жидкость. И всё никак не мог убедить себя, что отнимать у него больше никто и ничего не собирается, что всё кончилось, а Мартин, милый, добрый Мартин – только наблюдал за ним с неподдельным страданием и вздыхал. Но ничего не спрашивал.

– Если бы у меня было достаточно сил, я бы немедленно объявил им войну, – сказал Мартин только поздним вечером.

И это было уже после: после того, как они приземлились на Эль-Вират, где располагался ближайший официальный штаб миротворцев; после того, как Сильвенио три часа отмокал в горячей ванне; после того, как Мартин привёл его в выделенную комнату; после того, как Сильвенио из этой комнаты сбежал и с разрешения Мартина поселился временно у него в кресле; после того, как Мартин потерял всякую надежду уложить Сильвенио спать, потому что тот боялся надолго закрывать глаза.

– Почему? – спросил у него Сильвенио, подтянув в кресле колени к себе. – То, что я им попался… это только моя вина. Я не думаю, что война бы что-нибудь решила: насколько я понял, они развлекаются так со своими пленниками уже очень много лет.

– Да, – согласился миротворец и погладил его по голове, улыбаясь со странной грустью. – Я знаю, что это ничем бы не помогло. Скорее всего, я бы просто погиб, или они разгромили бы весь мой флот, не приученный к военным действиям, а меня взяли бы в плен вместо тебя. Я всё это знаю.

Сильвенио невовремя вспомнил Аргзу, который никогда не сомневался в своей победе и уж точно не смотрел на превосходящие силы врага. Он просто шёл и убивал, или летел на корабле и убивал – разница была только в масштабах. Что ж, теперь-то можно было порадоваться, что времена всяческих рискованных мероприятий безвозвратно миновали.

– Тогда почему?

Голос Мартина стал совсем тихим, и Сильвенио так и не удалось разобрать, чего этот голос был полон больше: страха, сочувствия или всё же тщательно сдерживаемого гнева.

– Потому что ты поседел, Сильвенио…

Сильвенио этого не знал. Чуть нахмурившись, он включил голосовой командой в комнате выключенный было свет и подошёл к зеркалу.

Одинокая широкая серебристая прядка проложила себе путь сквозь яркую синеву.

– Неудивительно, – отозвался он тихо и больше ничего не сказал.

Мартин, вероятно, думал, что он всё-таки заснёт позже, потому что, поддавшись уговорам, вскоре лёг сам и благополучно заснул. Сильвенио же продолжал сидеть в кресле, обняв колени руками, и слипающимися глазами упрямо смотрел в темноту: ему казалось, что если он позволит себе хотя бы задремать, то проснётся уже снова прикованный к стене, с нависающими над ним лицами Близнецов…