Цвингер

Дортис, как явствует из зачина, маячил на плетнёвском горизонте уже и в пятьдесят седьмом. Но тогда Плетнёв не удостоил его рассмотрения. Не из тех кадров был, с которыми общаться стоило. Этот Дортис, недавно освободившийся, был истый Растиньяк. Перекрученная психика. Мечтал втереться в писательские компании. А Плетнёв был у писателей генералом. Дортис же был ничтожеством. Его манило «интеллигентское дворянство». Но ему-то в дворянство хода не было. У него не было таланта. Репутацию имел подпорченную. Ни дара, ни репутации — лопни, к себе не примут. Ему, Дортису, оставалось бороться за внешние признаки принадлежности.