Цыганская невеста

Бутылка граппы почти опустела. Лица людей, проходящих через арку Пласа-Майор, начали расплываться. Элена устала. Хотелось забраться в постель, но, кажется, до спальни ей не дойти. Если она продолжит просматривать снимки с камеры, то, возможно, увидит человека с лицом, изрытым оспой. Всякий раз, когда она решала перестать их смотреть, ей чудилось, что на следующем появится именно он. И она говорила себе, что посмотрит еще немного. Так могло продолжаться до бесконечности.

Она уже привыкла к параду лиц во сне. К человечкам вроде тех, которых видел Сальвадор в комнате для допросов. Она не страдала от галлюцинаций, человечки жили в ее голове уже много лет. В ночной хмельной карусели перед глазами кружились лица знакомых людей. То блуждающий взгляд Сальвадора Сантоса, то добродушное лицо бывшего мужа в Уруэнье, настолько счастливое, что просто не могло быть реальным, то выражение оскорбленной гордости на лице Исмаэля Риверо, то тревожного ожидания — у Мигеля Вистаса в тюрьме. Но больше всего ее мучил печальный, убитый взгляд Сарате, который не смог защитить своего учителя.

В дверь позвонили, и Элена подумала, как же ей изловчиться встать, где взять силы поднять руку и открыть замок. Она была уверена, что это Сарате; пожалуй, ему стоит взглянуть на нее в таком плачевном виде. Это уравняет их силы в споре, которого не миновать. Но вошел Рентеро.

— Я не слишком поздно? — спросил он вместо приветствия.

Элена впустила его молча, никак не комментируя не самое подходящее время для визита.

— Раз ты не звонишь с новостями о допросе Сантоса, пришлось приехать самому, чтобы ты все рассказала.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

— Я — нет. А ты выпила уже достаточно.

— Ты совершенно прав.

— Как он? Покаялся в грехах?

— Он бредит, но да, покаялся.

— Ты что-нибудь еще из него вытащила?

— Знаешь, почему я напилась? Потому что мне его жалко. Что теперь с ним сделают?

— Подделка улик — преступление, но не волнуйся. Эта болезнь, из-за которой ты его жалеешь, — лучшая защита. Он не сядет в тюрьму.

— Он вообще не в состоянии предстать перед судом.

— Если он выдержал твой допрос, он выдержит все, уверяю тебя.

— Не смешно.

— Это потому, что ты пьяна.

Элена плюхнулась на диван. Рентеро пододвинул стул, чтобы сесть напротив.

— Я говорил с надзорным судьей. Завтра они отпустят Мигеля Вистаса.

— И ты ничего не сделаешь, чтобы этому помешать? — почти умоляюще спросила Бланко. — Есть же какие-то уловки для таких случаев.

— Мы пришли к соглашению. Он выйдет по УДО. Это хороший способ узнать, есть ли у него какие-то контакты с потенциальным подражателем.

— Тебе не кажется, что это соглашение следовало о­бсудить с нашим отделом?

— Думаю, нет. Но мне кажется, что ты должна о нем знать, поэтому я и пришел.

— Ты пришел, чтобы выяснить, подписал ли твой заклятый враг признание. Тебе нужен козел отпущения.

— Ты так обо мне думаешь?

— Если вдруг я тебе не отвечу, не бери в голову. Значит, я просто уснула, время-то позднее.

— Я ухожу. Поговорим завтра.

Он встал и споткнулся о стакан, валявшийся на ковре.

— Твоя мать знает, что ты все еще живешь здесь?

Ответа не последовало.

— Когда ты переедешь, Элена? Ты не можешь жить, з­астряв в прошлом.

И вновь тишина. Она заставила комиссара удержаться от дальнейших вопросов. Он захлопнул за собой дверь, Элена открыла глаза и уставилась в потолок.

Глава 61

Элена припарковала красную «Ладу» в Пьовере, перед домом Сони Макайи — хотела лично сообщить Соне о предстоящем освобождении Мигеля Вистаса, прежде чем той это станет известно из газет. Но была не в лучшей форме, да еще в ужасном настроении: разговор предстоял не самый приятный.

Она позвонила в дверь и ощутила, что во рту пересохло. Хотелось воды. Хотелось мятной конфеты. Хотелось лечь в постель и проспать несколько часов подряд. Никто не открывал. Она представила себе Соню, без сил упавшую на диван или еще не вставшую с постели после того, как приняла таблетки.

Она снова позвонила и стала терпеливо ждать. Наконец за дверью послышались шаги, звук открывающегося замка. И перед ней возникло совсем другое лицо, с темными кругами вокруг глаз, со впалыми щеками. Это была не Соня. На нее смотрели черные, глубоко запавшие глаза Капи. В его молчании было куда больше враждебности, чем в любых словах, которые он мог бы пробормотать в качестве приветствия.

— Я хотела поговорить с Соней. Могу я зайти на м­инуту?

— Сони нет.

Элена смотрела на него, ничего не понимая. Она не могла представить себе Соню, отправившуюся по каким-то делам или возвращающуюся с покупками. Соня должна была оставаться дома, еле волочить ноги по коридору, медленно тянуться за чашкой с травяным чаем, свернуться в клубочек на ковре, прислониться к спинке дивана и потерянно смотреть в никуда.

— Где она?

— Зачем вам это знать?

— Мне нужно поговорить с ней, это важно.

— Перестаньте ее беспокоить, сделайте одолжение.

— Скажи мне, где она, — властно проговорила Элена.

Глаза Капи нетерпеливо блеснули. Элена чувствовала его несвежее дыхание.

— В Монклоа. Я оставил ее там сегодня утром. Через час заберу. Вы можете прийти позже.