Цыганская невеста

Марьяхо умолкла на полуслове, но из телефонного разговора ей стало понятно, что охота подошла к концу. Интересно, подумала она, как поведет себя Элена, оказавшись лицом к лицу с Мойсесом? Они как раз говорили о нем. Марьяхо изучила ритуалы и проклятия цыган, ища упоминания червей в голове, пожирающих мозг, но ничего такого не нашла. Убийства, по крайней мере их modus operandi, не имели никакого отношения к цыганской культуре. Это не он. Последняя фраза, сказанная Эленой перед тем, как ответить на звонок, теперь звенела в голове Марьяхо. Это не он. Мойсес Макайя не убивал своих дочерей. Но ордер на его арест выдан, и теперь Элена мчалась в своей машине, чтобы задержать этого человека и передать его в руки правосудия.

Ордуньо и Ческа вышли ей навстречу, когда она подъехала к складу. «Фиат-фиорино» с грузом мебели уже уехал. Висячий замок снова был закрыт. Они обошли склад по периметру и обнаружили заднюю дверь, выбить которую ничего не стоило.

Однако Элена предпочла в нее постучать и окликнула Мойсеса, сказав, что хочет с ним поговорить; но реакции не последовало. Ни шагов по другую сторону двери, ни голосов. Она снова постучала и позвала Мойсеса — результат тот же. Она вздохнула, сдавшись, и посмотрела на Ческу, которая только и ждала сигнала. Дверь из листового металла оказалась прочнее, чем они предполагали. Но третьего удара она не выдержала, и Ордуньо с Ческой вошли с пистолетами на изготовку.

— Полиция!

После такого предупреждения Мойсес, по идее, должен был сдаться или броситься наутек. Но ответом опять стала полная тишина. На складе было сыро и темно. Последние лучи солнца просачивались сквозь небольшое слуховое окно. Элена достала фонарик, осветила углы, заваленные мебелью и всяким хламом. Что-то было накрыто рогожей, что-то свалено просто так. Раздался металлический щелчок, словно распрямилась сжатая пружина. Между двумя колоннами из ящиков стоял Мойсес, открывая и закрывая складной нож. Ческа и Ордуньо напряглись. Элена жестом велела им успокоиться.

— Мойсес… я хочу с вами поговорить.

Лезвие со щелчком выскочило из рукоятки, сверкнув в темноте склада. Цыгана словно гипнотизировали эти грозные щелчки и вспышки.

— Я знаю, что вы не сделали ничего плохого, и хочу помочь вам.

— Ничего плохого? — с горечью переспросил Мойсес.

Его голос звучал глухо.

— Да, ничего плохого. Если вы думаете по-другому, то вы ошибаетесь. Ссориться с дочерью — это нормально. Это делают все родители.

— Все родители нанимают частного детектива?

— Чаще, чем вы думаете, уверяю вас.

— Все родители пытаются помешать свадьбе дочери?

— Это все несерьезно, Мойсес. Вам незачем прятаться.

— Я ударил ее по щеке. В день девичника я пошел к ней и дал ей пощечину. Я сказал, что больше не потерплю ее наглости. Я ударил ее. И она поцарапала меня, как бешеная кошка. И сказала, что ненавидит меня.

Нож вдруг перестал щелкать, словно воспоминание о стычке с дочерью лишило Мойсеса сил.

— Такие слова произносят в сердцах, не стоит воспринимать их серьезно, — попыталась утешить его Бланко.

— Они погибли по моей вине, обе, я чувствую, что это так.

На смуглом лице Мойсеса что-то блеснуло. Может быть, слезы.

— Почему вы сбежали от полиции?

— Потому что не мог иначе. Я не хочу, чтобы меня арестовывали в присутствии жены. Это унизительно. Она вообще не уверена в том, что я их не убивал.

— Соня не сомневается в вас, Мойсес, не сомневалась ни одного мгновения.

— Вы не видели укора в ее взгляде. С каким презрением она посмотрела на меня, когда узнала, что я снова веду дела с кузеном. Никому не пожелаю, чтобы жена так смотрела на него.

— Вы нужны Соне. Я знаю, она сама мне это сказала.

— Она не будет на моей стороне. А на меня повесят убийства и отправят за решетку.

— Нет. Против вас нет ни одной улики, только ДНК, а вы только что объяснили, что дочь поцарапала вас в день своей смерти.

— Вы должны сказать моей жене, что я любил ее по-настоящему, что я когда-то влюбился в нее как сумасшедший.

— Вы скажете ей это сами.

— Я был плохим отцом и признаю это. Я угодил в руки Капи, хотя всю жизнь стремился к тому, чтобы цыган перестали воспринимать как преступников. Что я не добился этого, наверное, моя самая большая неудача.

— Пойдемте, Мойсес. Сейчас мы поедем в участок, вы дадите показания, и я уверяю вас, что завтра вы будете спать в своей кровати.

— Но все-таки моя самая-самая большая неудача в том, что я не сумел позаботиться о девочках. Все именно так.

— Я вам помогу. Я не оставлю вас, ни Соню, ни вас. И мы найдем убийцу Сусаны.

— Обещайте, что не остановитесь, пока не найдете его.

— Обещаю.

— Спасибо. Сделайте это. И пустите ему пулю в лоб, за меня.

— Я обязательно поймаю его. А теперь нам нужно идти.

Мойсес не ответил. Раздался щелчок ножа, за ним последовал булькающий звук, словно что-то закипело, и все это заглушил страшный хрип. Элена, до этого старавшаяся не светить цыгану в глаза, направила луч прямо ему в лицо: Мойсес перерезал себе горло и захлебывался собственной кровью.

— Скорую, быстрее!