'Цыц и перецыц'

Пишу я вот это, читатель, а перед глазами у меня все время стоит знаменитый портрет Прокофия Демидова гениальной кисти Левицкого, что ныне украшает залы Третьяковской галереи. Помните, наверное, что Демидов изображен на фоне цветущего сада в халате и колпаке, эдакий добрый дедушка, он с небрежной деловитостью облокотился на садовую лейку. Представляя это гениальное полотно русской общественности, Сергей Дягилев в 1902 году писал: "Великий благотворитель и не менее великий чудак, Прокофий Акинфиевич, всю жизнь заставлявший говорить о себе не только провинциальное общество Москвы, не только всю Россию, но и все европейские центры, которые он посетил во время своего экстравагантного путешествия."

Между тем, читатель, Демидова подстерегала беда, связанная именно с этим его "экстравагантным" визитом в Англию и - особенно - с тем "букетом", который он там оставил.

Англичане, как выяснилось, ничего не прощали!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мы, читатель, сейчас немало рассуждаем и пишем о матерях-отказницах, кои оставляют своих детишек в родильных домах или приютах. Увы, с этой же проблемой я столкнулся впервые - не удивляйтесь! - еще при написании романа "Фаворит". Как это ни странно, но во второй половине XVIII века, осиянного высокой нравственностью народа и учением христианства, такое тоже случалось.

Екатерина об этом знала и говорила об этом не раз:

- Прямо Содом какой-то! Удовольствие от парней получит, сама брюхо набьет, а потом младенца находят в горохе на огородах да на капустных грядках. С этим надо бороться. Не матки их беспутные заботят меня, а сироты несчастные, материнской ласки и молока материнского лишенные. Вот беда-то в чем!

Дени Дидро помог ей добрым советом: из подкидышей, что будут воспитаны государством, следует образовать новое сословие в России - людей свободных, и чтоб эти люди впредь ни при каких условиях не могли бы попасть в кабалу закрепощенных. Екатерина с этим была согласна.

- Я пойду и далее, - заявила она. - Воспитанники государства, женясь на крепостных девках, вызволяют их от рабства помещика, а воспитанницы, брачуясь с крепостными, сразу же от брачного венца делают мужей своих тоже свободными.

Задумано было хорошо. Не было только денег, чтобы устроить "Сиропитательные дома" (позже нареченные "воспитательными"). Россия сражалась с Турцией, и, чтобы вести такую войнищу на Дунае, деньги тоже требовались - и немалые! Фаворитом при "матушке" состоял тогда Гришка Орлов, он ее спрашивал:

- Матушка, а сколь тебе надобно?

- Миллиона четыре, никак не меньше. Но банкиры европейские, раздери их холера, в кредит более не дают, ибо, души гадючьи, не больно-то верят в славу оружия российского.

- Так и плюнь на них! У нас Прошка Демидов имеется, вот ты его и хватай за "яблочко", чтобы раскошелился.

С этим решением он сам предстал перед Демидовым, прося в долг "матушке" сущую ерунду - всего четыре миллиона рублей (не ассигнациями, а золотом, конечно).

- О какой матушке волнуешься? - спросил Демидов. - О матушке России или о той, кою ты по ночам всячески развлекаешь?

Орлов сказал, что у всех у них по две "матушки".

- Императрице не дам! - сразу отрезал Демидов.

- Почему? - удивился Гришка Орлов, граф, князь и прочее.

- Боюсь давать тем, кто имеет право растянуть меня и высечь, а тебе дам, ибо захочу, так я и тебя высеку.

Орлов посмеялся, винцом погрешил и сказал, что казна при возвращении ссуды накинет ему три процента. Демидов сказал:

- Не надо мне ваших процентов. Я свое условие ставлю: ежели в сроках не управитесь, то я обрету право - при всем честном народе - накидать тебе в морду сразу три оплеухи.

Орлов кинулся в Зимний дворец, докладывая императрице - так, мол, и так. Процентов Демидов не желает, зато согласен обменять их на три оплеухи. Это графа заботило:

- Матушка, ведь не поспеешь к сроку долг-то вернуть? А этот дуралей выведет меня на площадь и свое получит.

- Ох, и тошно же мне с вами со всеми! - отвечала Екатерина. - Но делать нечего - соглашайся быть битым, чтобы война продлевалась до победы, а казна процентов не ведала.

Мысли о подкидышах и сиротах не покидали ее, а ведь Дидро и Вольтеру не станешь объяснять, что русская казна исчерпана. Тут-то как раз и появился на пороге ее кабинета британский посол лорд Каткарт, от которого императрица и узнала о том "наследстве", которое Демидов оставил в парламентском кресле спикера. Возмущенная, императрица сначала посулила, что сошлет Демидова в Сибирь, и, кажется, была к этому готова. Но, женщина практичная, Екатерина даже из этой зловонной кучи решила иметь экономическую выгоду ради своих целей.

Прокофий Акинфиевич выслушал от нее первые слова, звучащие для него приговором:

- Сказывают, что ты в Сибири урожден был, так я тебя, приятеля своего, и сошлю в Сибирь, чтобы ноги там протянул. О нас, русских, в Европе и так всякую дурь болтают, Россию шельмуя, а ты. что ты? Или другого места не сыскал, кроме парламента, чтобы свою нужду справить? Готовься к ссылке.

Демидов рухнул перед женщиной на колени:

- Матушка. родимая. пожалей!