Цзян

Афина видела в Чжилине все, чего ей недоставало на Гавайях. За последнее время ее бессмысленная жизнь на родном острове начала тяготить ее. Ее просто тошнило, как от приторного сиропа, от изжелта-зеленых закатов, от шороха пальм над желто-лимонным песком, от шепота прибоя. Она не могла спать по ночам. Стала беспокойной и раздражительной. Ничто ее не интересовало. Известия о смерти Майкла принесли ей спасение. Она воспользовалась этим как предлогом для того, чтобы, несмотря на протесты семьи, уехать в Китай. К ее счастью, отец в это время был на материке по своим делам. А то бы она никогда не решилась на такой шаг.

В Чжилине она нашла ту экзотику, о которой читала в книгах в школьные годы. Он обладал мощным интеллектом и знал об этом. А его внутренние силы просто пульсировали в нем, стоило только притронуться к нему рукой. Она всегда хотела обладать таким живым источником энергии, и сейчас была на седьмом небе, ощущая его рядом с собой. Кроме того — и это, возможно, было самым главным, — она буквально млела, чувствуя свою власть над ним. Она видела, какое впечатление она производит на него, по выражению его глаз — таких черных и глубоких, что дрожь пробирает. Она не любила бы его так, если бы не пьянящее чувство, что она укротила такого незаурядного и таинственного мужчину.

Сейчас она могла признаться себе в том, как страшно ей было отправляться в это путешествие. Но поскольку она видела в нем свое единственное спасение, она закрыла свой разум для страха. Ее образование подготовило ее к восприятию любой культуры на земном шаре. Она была уверена, что ее не смогут шокировать никакие чужеземные традиции и привычки. Она была готова к любым неожиданностям.

Однако теперь, нежась в тепле, излучаемом черными, как смоль, глазами Чжилиня, она поняла, что бояться было просто глупо. Китай оказался не таким уж чужим. Человеческие чувства везде одни и те же, где бы люди ни жили. Любовь может расцветать в любых климатических условиях.

Он сказал что-то забавное, и она засмеялась. Ее рука при этом легко коснулась его руки. И будто искра пробежала по всему ее телу. Она опять засмеялась, упиваясь этим новым для нее чувством.

Он задал ей вопрос о ее имени.

Она улыбнулась, и Чжилинь поразился, до какой степени столь незначительное движение мышц лица может преображать его.

— Меня часто об этом спрашивают, мистер Ши. Так звали мою бабушку по отцовской линии. Она была гречанкой. И повстречалась она с моим дедушкой в Малой Азии. Оба были археологами по профессии. Шли по следам Шлимана. Развалины Трои.

Чжилинь посмотрел на нее отсутствующим взглядом.

— Боюсь, я в первый раз слышу это название.

— А про Гомера слыхали?

— Гомер? — Он покатал слово во рту, словно смакуя незнакомое вино. — Не слыхал про такого.

Она просияла.

— Прекрасно. Вы мне будете рассказывать о Китае, а я буду просвещать вас относительно прошлого западной культуры. И из Гомера что-нибудь почитаю.

Ему не очень понравилась «Илиада», и не потому что написана стихами (поэзию он любил), а из-за сюжета, который напомнил ему многое из воинственного прошлого Китая.

А вот от «Одиссеи» он получил колоссальное удовольствие, упиваясь длинной чередой приключений. Он шумно восторгался, когда хитроумный грек разрушал коварные замыслы врагов, и всякий раз просил Афину не торопиться с чтением заключительной части каждого эпизода, дав ему возможность предположить, как бы он сам выбрался из такого затруднения, и посостязаться таким образом в изобретательности с героем древности. И он удовлетворенно вздохнул, когда Одиссей отомстил подлым женихам Пенелопы.

— Совершенно потрясающая история, — сказал он, когда Афина закрыла книгу.

Это было потрепанное издание на языке оригинала, куда она заглядывала, пересказывая известные ей с детства эпизоды.

Но еще больше, чем поэзия Гомера, его потрясала сама Афина. У нее был изумительно восприимчивый ум. Она впитывала в себя знания, как губка, и никогда не забывала дважды услышанное. Он никогда не встречал человека до такой степени жадного до знаний. И это касалось не только китайской истории, которой он ее обучал. Чжилинь как-то подумал, что у него так мало друзей — не сослуживцев и знакомых, а именно друзей, — потому что слишком редко встречаются люди, снедаемые, подобно ему, жаждой знаний о жизни. А вот Афина была тоже такой. Ее концепция жизни была поистине глобального характера, как у самого Будды. Он ведь учил, что человек един с миром, в котором живет. И поэтому Чжилинь не удивлялся, что Афина чувствует себя в Китае как дома: она везде будет чувствовать себя так, потому что она едина с миром.

Чжилинь был убежден, что все беды Китая происходят от его изолированности от мира, проистекающей из вечного ужаса, который китайцы всегда испытывали перед гвай-ло. Вместо того, чтобы учиться у соседей по планете полезному, они предпочитали закрывать глаза на все и вся, непривычное для Поднебесной империи.

Так они остались недоучками. Так их начали колотить все кому не лень. Так презренные гвай-лонаводнили Китай и начали растаскивать его по кускам.