Я ей сказал, что мы отправляемся и едем домой, в Подгорск, и может быть, дня через четыре доберемся. А она сказала, что нельзя ли будет нам ехать дольше: неделю или еще дольше, ей хотелось подышать на свободе. Она высказала даже новую странную идею: я, говорит, хочу этой свободы наесться и напиться до тошноты. С этими словами она выпрыгнула из прицепа и легла на землю в траву.
Я ей сказал. Света, холодно уже, иней даже лег, а она сказала, что ей все равно, ей не страшно. Сказала, что ей можно.
Я подождал немного, но она не вставала минуту, три, потом пять. Потом я не выдержал и поднял ее на руки, взрослую, но совсем не тяжелую, и опустил в тележку на теплые покрывала, взятые в магазине.
Она начала было брыкаться и сопротивляться.
А я ей мрачно и коротко ответил: «Не моги!».
Она залилась смехом.
И вот в этот момент свершились два величайших события в моей жизни: я понял, что радости такой величины, которую я испытывал при этом, на свете вообще не может быть, и еще я всем телом почувствовал, каждой клеточкой своей, что за великий смысл у меня теперь появился.
У меня появился смысл жить.