Тучи идут на ветер

— Товарищ Шевкопляс, ви не ответили на поставленный вопрос, — напомнил Сталин, убирая с колена фуражку. — Гибнэт друг… у вас на глазах. Ви стоите и раздумываете, протянуть руку ему или нэ протянуть…

— Товарищ Сталин, ну, ей-богу… — взмолился Шевкопляс. — У меня самого сердце кровью запекается. А что поделаешь? Выставь бойца из окопа, кинь черт-те куда за Сал с голым штыком…

— А что думает по этому поводу начальник штаба? — спросил Ворошилов.

Федор Крутей поднялся с лавки. Хмурился, поправляя сзади складки.

— Оторваться от Сала, а тем более от железной дороги — равноценно самоубийству.

Ворошилов сбил каштановый хохолок над высоким, наполовину незагорелым лбом.

— Что предлагаешь?

Вмешался Сталин.

— Пехоте вовсе нэ слэдует отрываться от железной дороги. С этой задачей блэстяще справится кавалерийский полк. Как ви считаете, товарищ Думенко?

Борис встал рядом с Крутеем.

— Прорвать окружение — полбеды. Беда, значит, в другом… Как вывести оттуда беженцев, скот? Сотня верст от Мартыновки. По Салу, наискосок. Вдобавок каждая балка, каждый хутор кишмя кишат беляками.

Ворошилов сузил глаза.

— Гм, а я полагал, задание в твоем характере, Думенко… Прогуляться со своей конницей по тылам врага. Правда, ты ранен…

Сквозь загар проступила у Бориса на свежевыбритых щеках бледность. Поглаживая прикрепленную к шее руку, негромко сказал:

— На Мартыновку полк поведу сам.

Сидя уже, добавил:

— Не впустую, значит, прошла бы операция, пехоту нужно выдвинуть до Зимовников. Лучше — до Ку-берлы. Потому и припасы огневые требуются.

Сталин и Ворошилов обменялись взглядами.

— Выкроим снарядов на такой случай, — пообещал Сталин.

— Другой табак.

Шевкопляс обрадованно потер руки.

4

Засиделись у карты до полуночи. После себя степняки оставили ворох окурков и плотно сбитый под низким потолком салона слой дыма.

Ворошилов, разгоняя фуражкой дым, возмущался:

— Накадили, хоть святых выноси. Меньше думают, нежели сосут свои закрутки. Окно бы раздвинуть — комарье навалится. Тогда и вовсе глаз не сомкнешь.

Сталин перезаряжал трубку с обкусанным гнутым мундштуком.

— Комар нэ пойдет на дым.

Ворошилов прошелся по узкому купе, позванивая шпорами. Вернулся опять к столику. Поставив ногу на стул, изогнувшись, прикрыл ладонью исчерченное синим карандашом место на десятиверстке.

— Мягковат Шевкопляс. Не находишь, Иосиф Виссарионович?

Сталин поднес спичку к трубке. Долго прикуривал.

— Есть крэпкие боевые части. Это я вижу. А беспокоить вас, товарищ Ворошилов, должно совсэм другое… План операции. Я лично разделяю их тревогу.

— В чем именно?

Откашливаясь, Сталин стащил с себя тесную солдатскую рубаху, уже успевшую выгореть на плечах под раскаленным степным солнцем. Повесил ее над изголовьем полки-постели. Потирая под исподней сорочкой волосатую грудь, подошел к столику. Не склоняя головы, вгляделся сверху узко сведенными, бле-скучими, как мазут, глазами, черкнул мундштуком по карте.

— Вот тут, по-моему, кроется изъян…

Незримый след от трубки пролег через железную дорогу в районе полустанка Семичный, делившего пополам участок полотна между станциями Ремонтная и Котельниково. Ворошилов произнес с нажимом на последнее слово:

— Военспец никаких изъянов не видит… Одобрил.

Усмешка, уютно прижившаяся в глазах кавказца, перекинулась ему под усы.

Сталин не присутствовал на детальной разработке предстоящей Мартыновской операции: проводил совещание с бойцами и командирами — политическим ядром. Возвратился в салон-вагон уже под шапочный разбор. Ворошилов бегло объяснил ему самую суть, прикинул на карте. Тут же отдал распоряжение готовиться к наступлению. Вслед за партизанами, пожелав спокойной ночи, ушел в свой поезд и военрук СКВО Снесарев.

Сталин не задержал ни партизан, ни генерала. Выскажет свои замечания Ворошилову с глазу на глаз. Не поздно еще кое-что исправить…

— В плане явно выпирает гуманная сторона, — заговорил он, погасив усмешку. — Протянуть руку другу, выручить его из беды… Гуманизм — штука нужная человеку, а большевику особенно. Но есть еще обстоятельства, есть логика… И с ними нельзя не считаться.

— Изъян где? — перебил Ворошилов, нетерпеливо тарабаня пальцами.

Не отвечая на вопрос, Сталин продолжал развивать свою мысль:

— Роль конницы бэсспорна. Она скрыто, за ночь, пробирается глухой степью к Мартыновке, внэзапно нападает… А тем временем пехотные части оставляют удобную естественную преграду, Сал, на пятьдесят — семьдесят верст спускаются к югу. Обратно туда, откуда только что утащили ноги. Где-то в районе Куберле мар-тыновцы соединятся с нами… Операция, собственно, на этом закончена.

— Да!

Глаза Ворошилова заискрились. Хлопнул ладонью по карте, горячо заговорил:

— Это же победа! И когда?! В самый такой момент… Красновцы нацелились уже на Царицын. А тут их хвать за руку. По всему фронту покатится… Издадим приказ. Знаешь, как подскочит боевой дух в войсках! Вот оно в чем главное значение плана.