Тучи сгущаются (СИ)

-- В каком-то смысле и в самом деле не считают, но дело в другом. Они боялись, что кто-нибудь расскажет об их преступлении. Я уже говорила, что наш корабль едва не утопили.

Острозубый Бобёр продолжил:

-- Некоторое время между нами стояла тишина, подобная тишине перед грозой. Мы не решались первыми объявлять войну, зная соотношение сил, они тоже не нападали. Так длилось года два. Потом от них явился посол с рябинами на лице, сказал, что того негодяя, который обесчестил и оклеветал ни в чём не повинную девушку, они казнили, и что чтобы окончательно загладить свою вину, прислали нам в дар одеяла. Многие поверили им, хотя наша шаманка говорила, что в свёртке с одеялами спрятана смерть. Только увы, её не послушались.... Наш вождь принял смертельный дар, и смерть с тех пор стала нашей частой гостьей. Вскоре не стало ни его, ни его семьи, и не было дома, в котором бы или дети не оплакивали родителей, или родители детей. Тогда я потерял родителей, жену, и почти всех детей, кроме самого старшего сына. И теперь чувствую себя деревом без веток. А стоило болезни немного отступить, как опять явился английский посол и нагло заявил, что теперь нас куда меньше, и нам не нужно столько земли. Видно, он полагал, что мы запуганы их злым колдовством, и безропотно уступим наши земли. Но только он просчитался, я лично зарубил мерзавца.

Ну я объяснил ему, что англичане никакие не колдуны. Над болезнью как таковой они не властны. Видимо, в период затишья у них разразилась эпидемия, а они просто знают, что одеяло, которым накрывали больного, заразно. А также знают и то, что переболевший и выживший становится к этой болезни неуязвим. Вот и пошли на такую хитрость, в которой, однако, нет ничего колдовского. Острозубый Бобёр согласился со мной и продолжил свой рассказ.

-- С тех пор у нас идёт война. Много крови ещё было пролито, и даже многие из тех, кто потерял самых дорогих людей, порой задумываются о мире. Англичанам тоже не поздоровилось, однако если к ним время от времени прибывают новые люди из-за моря, а у нас же, поскольку болезнь унесла много детей, силы тают. Конечно, наши женщины потом родили ещё детей, но когда те успеют стать воинами? Боюсь, что нас успеют перебить раньше. Но и заключить мир невозможно -- не могу я выкурить трубку мира с человеком, зная, что у того кисет из кожи наших собратьев.

Горный Ветер на мгновение умолк.

-- Конечно, родичи Лани умеют выражаться образно, но я всё-таки не понимаю, к чему придавать такое значение этой истории, -- тут же вставил Жёлтый Лист.

-- А это отнюдь не образное выражение, -- ответил Горный Ветер, -- я сам потом видел такие кисеты. Они были сделаны из груди девицы или мошонки юноши. Я не знаю точно, над трупами ли белые люди так поглумились, или над ещё живыми людьми. Как ни ужасна судьба Лани, но в какой-то степени ей ещё повезло, что я успел её вырвать из рук этих извергов живой и здоровой. Другим повезло куда меньше. Когда знаешь, что из тебя или твоей жены могли сделать вот такой кисет, на многое смотришь по-другому.

-- Как им вообще могла прийти в голову такая дикая идея -- сделать из человека кисет?-- спросил Славный Поход, -- Даже дикие скотоводы Конуса, морозившие наших детей в горах заживо, кажутся верхом приличий. Они, по крайней мере, обеспечивали своим жертвам пристойное погребение.

-- Ну это легко объяснимо, -- сказал Горный Ветер, -- Местные племена живут во многом охотой, и для них привычно использовать все части своей добычи, не только мясо и шкуру, но и многое другое. Вполне возможно, что кто-то из племени Лани научил белых людей выделывать кисеты из мошонки оленя, как там принято, ведь несчастным и в голову не могло прийти, что и их самих могут рассматривать как таких оленей. Да, собственно в этом и корень всех бед -- англичане смотрят на другие народы не как на людей, а как на что-то вроде диких зверей.

-- Но ведь они не могли не понимать, что это люди, -- сказал Киноа, -- со зверями никто не вступает в дипломатические отношения.

-- Потому что звери не умеют говорить, -- ответил Горный Ветер, -- впрочем, охотник порой обманывает свою добычу с целью заманить её в ловушку.

-- В общем-то ничего особенно нового тут нет, -- сказал Инти, -- для христиан человек имеет ценность лишь тогда, когда он христианин, или может им стать. Если нет надежды обратить кого-то, то убить его в их глазах не грех. И жаль, что даже наши амаута об этом так часто забывают.