Туманность Андромеды. Час Быка

Родис не успела утешить себя памятью о милой Земле. Она помнила о лихих хирургах Торманса, любителях оживления, и знала, что ей нельзя умереть обычным путем. Она повернула рукоятки СДФ на взрыв с оттяжкой в минуту, могучим усилием воли остановила свое сердце и рухнула на девятиножку.

Ворвавшиеся с торжествующим ревом каратели остановились перед телом владычицы землян – на минуту оставшейся им жизни…

У командира Звездолета Прямого Луча впервые за долгую жизнь вырвался вопль гнева и боли. Зеленый огонек Фай Родис на пульте погас. Зато там, где стоял ее СДФ, в черное небо взвился столб ослепительного голубого огня, вознесший пепел сожженного тела Фай Родис в верхние слои атмосферы, где экваториальный воздушный поток понесет его, опоясывая планету.

Эпилог

Давно окончилась «звездочка» памятной машины – фильма об экспедиции на Торманс, а ученики сидели, окаменев от впечатлений. Учитель не тревожился за крепкую психику девушек и юношей Эры Встретившихся Рук и дал им прочувствовать увиденное. Первыми очнулись Кими и Пуна, всегда самые быстрые.

– Я постарела на тысячу лет! – воскликнула Пуна. – Какой страшный мир! И в нем живут наши земные люди. Я чувствую себя отравленной, и надолго. Может быть, мне нельзя смотреть инферно?

– Не постарела, а поумнела, – улыбнулся ей учитель. – Умнеть всегда нелегко. Теперь вы становитесь взрослее, если постигли, что познания, которые дает вам школа, и испытания, которым она вас подвергает, совсем не для того, чтобы набить ваши головы простой суммой законов и фактов. Это коридор необходимости, через который надо пройти каждому, чтобы выпрямить свои инстинкты, научиться чувству общественного сознания, и прежде всего осторожности в действиях и тонкости в обращении с людьми. Коридор предельно узок и труднопроходим.

– Теперь я все понимаю, – согласилась Пуна, – и даже казавшиеся ненужными охранительные системы. Это абсолютно необходимо! Чем сложнее структура общества, тем легче оно может обрушиться в инферно. И еще, – заторопилась девушка, – все: мысли, поступки и мечты – должно уменьшать страдания и увеличивать свободу всем другим людям.

– О да, ты права! – волнуясь, сказал Кими. – У меня другое, очень странное впечатление. Земля стала в тысячу крат милее и прекраснее. Я сейчас понял, как уютен наш дом в бесконечности мира и чего стоило его создать. Но все это как будто тонкий занавес, скрывающий за собой бездну тьмы и в прошлом человечества и в судьбе планет. Я буду историком, как она, буду работать в Академии Горя и Радости.

– «Она» – это Фай Родис, конечно? – спросил учитель.

– Да! – гордо ответил Кими. – И вы убедитесь, что я не ошибся в выборе.

– Внучка Фай Родис учится в школе третьего цикла в южном полушарии, около Дурбана, – лукаво сказал учитель.

– Как? – вспыхнул Кими.

– У Фай Родис оставалась на земле дочь, ставшая женой сына Гриф Рифта. У них дочь и сын, – пояснил учитель, – есть потомки и других звездолетчиков. Я знаю о сыновьях Чеди и дочерях Эвизы, которые явились на свет уже после возвращения их с Торманса, – добавил он.

– Хотя одна вернулась с физической раной и, наверное, обе – с душевными, – заметила Дальве. – Нельзя безнаказанно пройти через инферно, как пришлось им обеим. Мне в первый раз стало страшно, когда я поняла, как хрупка человеческая культура. Они, тормансиане, достигли космоса, одолели невообразимое пространство, получили от судьбы хорошую планету…

– Да! И, разграбив ее, скатились в темную пропасть, в инферно, убивая и озлобляясь, – добавила сдавленным от волнения голосом Иветта.

– Все у них обратно нашему миру, будто в Тамасе. Яркая индивидуальность, большие способности вместо служения обществу делают из человека замкнутого эгоиста, зачем-то самого себя превозносящего, – сказала мечтательная Кунти.

А Миран, еще более хмурый, чем всегда, добавил:

– Я воспринял всю глубину падения тормансиан, когда выяснилось их отношение к художникам. Они не понимали, что люди искусства крупицами отвоевывали у смерти во времени, у разброса в пространстве красоту, мечту, идеал несостоявшегося, но возможного, слагая лестницу подъема из инферно, прочь от размытых чувств и мгновенного счастья природы.

– Отлично сказано, Миран, – похвалил учитель. – Именно в том, чтобы помогать подыматься из инферно, и состоит назначение художника. Без этого есть лишь слепой талант, как бы велик он ни был. Спектр очарования природы: звериная сила тела, чувство бесконтрольного приволья, водоворот вечного кочевья, охоты, сражения, «злые» чары темной страсти – все, что составляет анимальную сущность диких сыновей и дочерей Земли. Этому могучему и древнему волшебству вы противопоставите свет и безграничную вселенную ноосферы – поверх темных глубин побежденного самим собой «я».

– А что случилось дальше с экипажем «Темного Пламени» здесь, на Земле? – спросила Пуна.

– Вы прочитаете об этом во многих романах, увидите в нескольких фильмах, посвященных дальнейшей судьбе вернувшихся, – ответил учитель.