Туманы Авалона

Гвенвифар встретила взгляд Ланселета – и у нее заныло в груди. Ей казалось, будто она почти читает его мысли, будто он того и гляди вслух повторит то, что как-то раз уже говорил: «Мое сердце настолько полно моей королевой, что для других дам места просто не осталось…» Гвенвифар затаила дыхание, но Ланселет лишь вздохнул, улыбнулся ей, и она сказала про себя: «Нет, я – верная жена, я – христианка; предаваться подобным думам – уже грех; должно мне исполнить епитимью». А в следующий миг горло у нее сдавило так, что невозможно стало глотать, и пришла непрошеная мысль: «Мне суждено жить в разлуке с любимым; то не достаточная ли епитимья?» Гвенвифар тяжко вздохнула, и Артур удивленно оглянулся на нее.

– Что такое, любимая, ты не поранилась?

– Я… булавкой укололась, – промолвила она, отворачиваясь, и сделала вид, что ищет булавку в складках платья. Поймала на себе неотрывный взгляд Моргейны – и закусила губу. «Вечно она за мной следит, просто-таки глаз не сводит… а ведь она обладает Зрением; неужто все мои грешные мысли ей ведомы? Вот поэтому она и смотрит на меня с таким презрением?»

И однако же Моргейна неизменно относилась к ней с сестринской добротой. А когда она, Гвенвифар, была беременна, на первый год их с Артуром брака, – тогда она заболела лихорадкой, и на пятом месяце у нее случился выкидыш, – никого из придворных дам она просто видеть не могла, и Моргейна ухаживала за нею, точно мать родная. Ну не стыдно ли – быть такой неблагодарной?

Ланселет вновь пожелал им доброй ночи и удалился. Гвенвифар едва ли не болезненно ощущала руку Артура на своей талии и жадно-нетерпеливый взгляд. Ну что ж, они столько времени провели в разлуке… И тут на нее накатило острое чувство досады. «С тех пор я так ни разу и не забеременела… неужто он даже ребенка мне дать не в силах?»

Ох, но ведь здесь, конечно же, виновата она сама, и никто иной – одна повитуха как-то рассказывала ей, что это все равно как недуг у коров, когда они выкидывают телят нерожденными, снова и снова, а порою болезнь эта передается и женщинам, так что они ребенка не могут проносить больше месяца или двух, от силы трех. Должно быть, однажды, по собственной беспечности, она подхватила этот недуг: скажем, не вовремя вошла в маслодельню, или выпила молока коровы, которая выкинула теленка; и теперь сын и наследник ее господина поплатился за это жизнью, и все это – ее рук дело, и только ее… Терзаясь угрызениями совести, она последовала за Артуром в супружеские покои.

– А я ведь не шутил, Гвен, – промолвил Артур, усаживаясь и стягивая кожаные штаны. – Нам и впрямь надо бы женить Ланселета. Ты ведь видела, все мальчишки так к нему и льнут, а уж он-то с ними как хорош! Должно ему обзавестись своими сыновьями. Гвен, я придумал! А женим-ка мы его на Моргейне!

– Нет! – выкрикнула Гвенвифар, не подумав, и Артур озадаченно поднял глаза.

– Да что с тобой такое? По-моему, лучше и не придумаешь: правильный выбор, что и говорить! Моя дорогая сестрица и мой лучший друг! А дети их, между прочим, в любом случае станут наследниками трона, ежели боги нам с тобою детей не пошлют… Нет-нет, не плачь, любовь моя, – взмолился Артур, и Гвенвифар, униженная и пристыженная, поняла, что лицо ее исказилось от рыданий. – Я и не думал тебя упрекать, любовь моя ненаглядная, дети приходят по воле Богини, но только ей одной ведомо, когда у нас родятся дети и родятся ли вообще. И хотя Гавейн мне дорог, нежелательно мне, чтобы в случае моей смерти на трон взошел Лотов сын. Моргейна – дитя моей матери, а Ланселет – кузен мне…

– Что Ланселету проку с того, есть у него сыновья или нет, – возразила Гвенвифар. – Он – пятый, если не шестой, сын короля Бана, и притом бастард…

– Вот уж не ждал услышать, чтобы ты – ты, не кто другой! – попрекала моего родича и лучшего друга его происхождением, – одернул ее Артур. – Кроме того, он не просто бастард, но дитя дубрав и Великого Брака…

– Языческие оргии! На месте короля Бана я бы давно очистила свое королевство от всей этой колдовской мерзости – да и тебе должно бы!

Артур неуютно поежился, забираясь под одеяло.

– То-то невзлюбил бы меня Ланселет, если бы я изгнал из королевства его мать! И я дал обет чтить Авалон, поклявшись на мече, что подарили мне в день коронования.

Гвенвифар подняла глаза на могучий Эскалибур, что висел на краю кровати в магических ножнах, покрытых таинственными символами: знаки переливались бледным серебром и словно потешались над нею. Королева погасила свет и прилегла рядом с Артуром.