Что видела она, слыша его голос, рычащие слова знакомого языка, с легкостью подходящие кому-то из ее прошлого? Пыталась ли нарисовать человека, такого же, как она, способного войти в ее дом не через подвал, накрыть ее израненные руки не когтями? Пройти с ней до площади и не заставить людей разбежаться?
Его пальцы застыли в ее волосах, а потом бездумно продолжили путь: Леда чувствовала, как Буян аккуратно задевает ее когтями, и по коже бежали мурашки.
Что она представляет, слыша его голос? Первыми – глаза, конечно. Как иначе? Они сразу привлекают внимание. Не когти, не гигантские многосуставчатые крылья, не хвост, не гребни, в перепонках которых теряется солнце. Внимательные глаза, которые готовы заглянуть тебе в душу – и ошибиться тысячу раз, делая о тебе предположения.
Что, если в его прежней жизни были те, кто надеялся его «расколдовать»? Захотел бы он им верить? Снилось ли ему то, что он видел в зеркале когда-то давным-давно, чтобы утром забыться?
Он не столько спрашивал Леду, сколько хотел узнать, зря ли пытается представить это сам. У Леды перехватило дыхание. В глазах защипало. Когтистая лапа замерла, пальцы выскользнули из ее волос, и чешуйки под щекой Леды исчезли.
– Ты… что? – в голосе его читалась растерянность.
Леде захотелось рассмеяться, но вместо этого она всхлипнула. На секунду открыла глаза – только чтобы дотянуться руками до гребней по обе стороны его лица и притянуть поближе, уткнуться лбом в то бесконечно мягкое место чуть пониже глаз. Он застыл, но Леда увидела, как встрепенулись его щупальца. Одно, два, три… пять. Шестое так и не обрело прежней подвижности.
– Может, я и могу представить кого-то, – прошептала Леда, зная, что обжигает дыханием его нежные лицевые чешуйки. Однажды она пыталась смахнуть оттуда горячие капли чая, и Буян дергался и чихал, раскрывая пасть так, словно хотел ее проглотить. – Но зачем?
Опоры свернутых крыльев придвинулись к ней поближе. Леда посмотрела, как перекатываются мышцы у основания его хвоста, чуть вскинулась. Перепонки пропускали любопытный лунный свет, и Леда не могла отвести взгляд от серебристой чешуи, темных полос на руках, опущенных к шее гребней. Хвост прошелестел совсем близко от ее затылка, а потом Буян раскинул крылья по земле, придвинулся ближе и закрыл глаза.
– Ты тоже представляешь на моем месте кого-то другого? – поддела его Леда, хотя наверняка прозвучало это так, словно она в трансе.
Она никогда не видела его крыльев так близко к земле: они походили на эфемерную ткань, на туман, который почти превратился в замерзшее озеро.
Буян не ответил – выдохнул и распахнул глаза. В глубине их золота холодела морская сталь, насыщенно-синяя, штормовая. И как Леда не замечала этого прежде?
Щупальца провели по ее шее. Леда вздрогнула, и Буян замер. Шея была самым беззащитным его местом, это она знала по тому, как он двигался. Он даже никогда не поднимал как следует головы. Что, если…
Леда скользнула левой рукой по лицевым гребням и ниже, к пластинам и чешуе, которая на горле совсем истончалась. Она чувствовала под прошитыми молниями пальцами чужой пульс. Щупальца ловили ее собственный, бьющийся совсем не в такт, быстро, словно вся Ледина кровь хотела сбежать из тела. Они так и замерли, утопая во взглядах друг друга.
А потом где-то неподалеку раздался утробный горловой смех, и Леде понадобилось время, чтобы понять – она не в туманах Инезаводи, и светит на нее не чудом заработавший маяк, и где-то вдалеке не звенит колокол.
Крылья Буяна закрыли Леду собой.
– Кажется, я не вовремя… – прогремело над озером и прокатилось по коже мурашками.
Сирена – сияющая в свете луны, как мраморная статуя, – была гигантской. Леда провела рядом с Буяном немало времени и привыкла к его небывалому строению и размерам. Леда видела сирену – без голоса, крошечную по сравнению и с Буяном, и с самой Ледой. Легко верилось, что такая может подняться в воздух (но не поднять в воздух Леду, хотя это и произошло). Представить, как поднимается в воздух
– Но у нас всех не так много времени, – пророкотала она чуть тише.
Сирены двигались совсем не как Буян: их крылья росли ниже и были куда тоньше. Сирены оборачивали их вокруг своего длинного тела и превращались в морских ламий с причудливым строением гортани.
Рога этой сирены были ветвистыми – такими ветвистыми, что ее прическа напоминала лес на коралловом рифе. Белые пряди переплетались с этим «рифом» и превращались в призрачные завесы.
Сирена протянула к Леде руку – ладонь могла бы целиком накрыть ее спину, – и Леда отшатнулась, а Буян вышел вперед.
– Узел Ветров, – пророкотала сирена. – Отец кораблекрушений. Стоило оно того?
– Что? – выдохнул он.
Сирена перевела взгляд темных глаз – каждый размером с дыню – на Леду, и та увидела в них свое отражение: с жесткими взъерошенными волосами, в одежде с чужого плеча, белое на темном, молнии на грозовом небе.