Туманы янтарного берега

Сама культура Пруссии предрасполагала развитие, неразрывно связанное с милитаризмом, и соответственно – с укреплением собственной государственности. Играющий мускулами город расширялся вплоть до Второй мировой войны, дополняя к собственным архитектурным сооружениям и элементам передовой на тот момент инфраструктуры оборонительные кольца из каменных стен.

Примечательным Лев находил ту самообеспеченность, не только в экономическом, но и в культурном плане, которую проявлял Кёнигсберг. Так, например, выпускники знаменитой на весь мир Кёнигсбергской академии художеств самостоятельно разрабатывали и реализовывали художественные, архитектурные композиции, делавшие город индивидуальным.

Судьба, тем не менее, часто бывает не благосклонна к тем, кто склонен проявлять выдающиеся черты своего характера. На их долю судьба склонна выбрасывать наиболее изощрённые испытания, и вопреки распространённому христианскому принципу о том, что всевышний никогда не посылает испытания сложнее, чем «испытуемый» может вынести, к Кёнигсбергу были безжалостны как «бог», так и судьба.

Оказавшись между «молотом и наковальней», ещё до окончания тысяча девятьсот сорок четвёртого года Кёнигсберг уже был сильно разрушен под бесчисленными бомбовыми ударами королевских ВВС Великобритании, которые проводили карательную операцию «Возмездие». При этом, памятуя о пережитом унижении и собственной трусости в ходе океанских боестолкновений, Великобритания отважно бомбардировала центр Кёнигсберга, лишённый военных объектов, и соответственно средств противо-воздушной обороны. Результатом такой тактики стала гибель сотен тысяч мирных жителей Кёнигсберга, большинство которых не имели никакого отношения к НСДП.

Помимо людских жертв, пострадали объекты инфраструктуры и культурного наследия, восстановление которых в будущем оказалось за пределами интереса «победителей».

До самой зимы тысяча девятьсот сорок пятого года, гарнизон обескровленного Кёнигсберга находился под командованием Отто Ляша, однако как сам город-крепость, так и его гарнизоны были окружены до самой весны. Лишь пятого апреля того же года начался штурм Кёнигсберга.

Взятие Кёнигсберга в сложившихся обстоятельствах, имело больше символическое значение, нежели стратегическое. И как это часто бывает, российский менталитет главнокомандующих превыше всего ценит «символ», нежели собственного солдата. Маршал СССР Василевский Александр Михайлович решил ради достижения «символической цели» пойти на «материальные потери», разменивая в качестве «валюты» за которую покупалась победа, жизни личного состава. Этот маршал впервые применил тактику пехотного наступления до окончания артиллеристской подготовки.

Знания Льва относительно отечественной «военной премудрости» позволяли ему практически безошибочно предположить, в чём заключался гениальный план маршала.

Дело в том, что оборонявшиеся, под тяжёлым огнём советской артиллерии, занимали пассивное положение в ожидании окончания залпов, и подхода пехотной атаки. Однако маршал Василевский погнал солдат красной армии в атаку ещё задолго до того, как стихли залпы собственной артиллерии. Это позволило пехоте достичь укреплений противника ещё до того, как те успели поднять головы, но минимум одна тысяча и двести советских военнослужащих погибли под собственным огнём в период продвижения к укреплению противника. Разумеется, что эта цифра была многократно занижена, ведь численность оборонявших Кёнигсберг бойцов едва насчитывалось четыреста человек. Уже тридцатого сентября того же года, в захваченном городе был заложен памятник памяти тем бойцам, которых убил их собственный командующий. Но в общей истерии после Мая сорок пятого, это обстоятельство уже не имело никакого значения. Факт оставался фактом, десятого апреля тысяча девятьсот сорок пятого года над Кёнигсбергом было поднято красное знамя, что ознаменовало конец Кёнигсберга и начало «особого пути» города Калининграда и прилегающих к нему муниципальных образований.

Лев отыскал цифры, согласно которым, после передачи Кёнигсберга в советскую юрисдикцию, на территории города-крепости оставалось приблизительно двадцать тысяч человек немецкого населения из трёхсот семидесяти тысяч, проживавших в городе до войны.

Лев понимал, что любые цифры, касались ли они мёртвых или живых, врагов или союзников, постоянно занижались. Советская статистика не отличалась объективностью, будучи политизированной и не имея квалифицированных кадров. Поэтому, когда он прочитал, что в период между сорок седьмым и пятидесятым годами всё оставшееся в Кёнигсберге немецкое население было выдворено в Германию, у него на лице невольно появилась саркастическая ухмылка. Он понимал, что если это и было правдой, то нигде не уточнялось, в какую германию эти люди были депортированы, в цивилизованное ФРГ, находившееся в зоне американской оккупации или в ГДР, превращённую в советскую трудовую колонию, где царила полнейшая разруха, а люди продолжали умирать от голода.