Тупик

Охрану Эстебана последнюю неделю поручали всем, кроме меня. Но что в этом подозрительного? Так было и раньше. Я сам старался так устроить. По указанию Франжье Эстебану не надевали больше наручников (да и зачем? В своём нынешнем состоянии он, спортсмен и боксёр, и с Рикой бы не справился, не говоря уж о Гудрун). В тот день он побрился электрической бритвой, привёл в порядок ногти, вымылся.

Его разбудили на рассвете. Карл принёс ему костюм, рубашку, бельё. Чуть ли не до полуночи Гудрун всё это стирала, гладила, чистила. Эстебан не спеша оделся (носки только надел наизнанку), побрился, аккуратно причесался. Завтрака ему не дали.

Меня разбудили ещё раньше. Я удивился, что в комнате, кроме Карла и Гудрун, были Франжье и ещё двое руководителей «Армии справедливости». Все одетые, свежие.

— Вставай, Ар, есть срочное дело, — сказал Франжье, вид у него был озабоченный.

Я решил, что возникла опасность, вскочил, молниеносно оделся, сполоснул лицо, схватил автомат.

— Нет, — сказал шеф, — он слишком громкий, — и протянул мне парабеллум с глушителем.

Мы вышли в соседнюю комнату. В углу стояли Карл и Ирма, в дверях Рика, все с автоматами. У всех мрачный значительный вид.

— Слушай, Ар, — торжественно заговорил Франжье. — «Армия справедливости» поручает тебе важное и почётное задание, — он сделал паузу, — привести в исполнение приговор революционного трибунала. Сейчас ты подвергнешь справедливой казни предателя пролетариата, врага подлинных интересов масс, красного вожака Эстебана.

Я, конечно, уже чувствовал, к чему идёт дело. Поэтому, наверное, сумел сохранить спокойствие. И ещё потому, что я прямо кожей ощущал, как они все следят за мной, за каждым моим движением, за выражением лица.

И вдруг меня охватило странное равнодушие, эдакое раздвоение (я вам уже говорил, что со мной такое случалось). Вот сидит в первом ряду партера зритель Ар и наблюдает, как на сцене другой Ар привычно и тщательно осматривает парабеллум, загоняет патрон в патронник и засовывает оружие под пиджак. Из соседней комнаты Карл выводит Эстебана. Он смотрит на нас, ни на ком нет масок, и он сразу всё понимает. Он очень бледный и осунувшийся, но такой же твёрдый и мужественный в решающие минуты, как всегда. Эстебан вслед за Карлом идёт к двери. Молча мы спускаемся в мрачный двор-колодец. Посреди двора стоит красный автомобиль. Карл жестом приглашает Эстебана садиться в машину.

Эстебан поднимает лицо кверху, он смотрит на клочок голубого неба, еле видного из этого каменного колодца. Солнце уже встало, и небо немного золотится, эдакий золотисто-голубой квадратик, невозможно далёкий. К нему и обращает свой последний взгляд Эстебан. Последний, потому что Карл делает мне быстрый знак рукой, и я, поспешно, судорожно нажимая на спуск, выпускаю все одиннадцать пуль в стоящего передо мной человека. Лишь бы он не успел посмотреть мне в глаза… Лишь бы не успел…

Он падает, одно-два судорожных движения, и распростёртое тело замирает. Ар, тот, что на сцене, что стрелял, спокойно возвращается в комнату. За ним внимательно наблюдает другой Ар, тот, что сидит в партере.

Все по очереди значительно жмут мне руку. Я подхожу к бару и, налив полный стакан виски, залпом осушаю его. Никакого действия. Осушаю второй. Иду в свою комнату, валюсь на постель. Засыпаю мёртвым сном,

А тем временем, как мне рассказали потом, Карл и Ирма завернули тело Эстебана в плед, погрузили в багажник красной машины и ровно в восемь часов (когда многие офисы ещё не открылись, но машину поставить уже негде) выезжают из двора. В тот момент, когда Карл доехал до середины одной из центральных улиц города, из сплошного потока машин, стоявших у тротуара, отъехал белый «фиат» с Рикой за рулем. Красный автомобиль занял его место. Карл и Ирма вылезли из него и, не запирая, отправились в соседнее кафе завтракать.

В час дня Гудрун (она уж не упустит возможности покрасоваться) позвонила в полицию и торжественно сообщила о приведении в исполнение «приговора революционного суда» «Армии справедливости» и о месте, где можно найти тело.

Вот так это всё произошло.

Вот так я навсегда расстался со своим самым лучшим, самым близким когда-то другом Эстебаном.

Вот так я миновал ещё один рубеж в своей жизни.

Хоть Эстебан и был коммунистом, а коммунистов в нашей стране правительство (официальное) недолюбливает, а миллионеры, то есть те, кто правит фактически, ненавидят, но всё-таки оставить убийство без последствий было нельзя.

И так уже много шуму наделали оба похищения, а теперь ещё и убийство! Да и игнорировать то, что принято называть «реакцией общественного мнения», было невозможно.

Уже не тысячи, а сотни тысяч людей вышли на демонстрации, прокатилась волна забастовок, даже не очень-то дружелюбно настроенные к коммунистам лидеры других партий, стараясь не выбиться из общей струи, выступили с гневными речами.

Предсмертное послание Эстебана без конца перепечатывали газеты, читали по радио и на митингах (словно сам он выступал перед народом).