Тупик

— Ты прав, — неожиданно тихо говорит она, — мы вообще ничего не можем забывать, Ар. У нас ведь только и есть прошлое. Будущего нет.

— Как же так, — усмехаюсь, — сражаемся ради будущего, а у самих его нет?

— Ты прекрасно меня понимаешь, Ар, мы с тобой до этого, да и ни до какого другого будущего не доживём.

— Так для кого готовим?

Она молчит, потом говорит:

— Знаешь, Ар, мне иногда кажется, что ни для кого. Во всяком случае, в «нашем» будущем никто не будет жить. Может быть, в другом каком-нибудь, которое готовят другие…

Я внимательно разглядываю Гудрун, такой я её ещё никогда не видел. Что с ней? Что её мучает — угрызения совести? Только не это, не такова моя Гудрун! Страх? Она его тоже не знает. Может быть, предчувствие?

Настроение у меня и без того неважное, а тут ещё и она добавляет тоски. Я решительно встаю и говорю:

— Собирайся, пошли в город.

— В город? Сейчас? Когда вся полиция идёт по нашему следу?

— Ну и что — от судьбы никуда не скроешься, а от полиции можно. Пошли.

И мы уходим в ночной город. Бродим по улицам обнявшись — этакая влюблённая парочка с пистолетами за поясом и гранатами в карманах. Заходим в дешёвое кино. Показывают дешёвый порнографический фильм. Народу в зале немного. Я не ханжа, вы сами понимаете, при моём образе жизни мои взгляды на любовь и физическую близость вполне земные. Но вся эта тошнотворная сексуальная дребедень, которая заполнила экраны, даже мне омерзительна.

Не досмотрев фильма, заходим в какой-то захудалый бар в тёмном переулке, пьём пиво. Бар почти пуст. Неожиданно входят человек пять-шесть подростков. Таких много теперь развелось «волчат» — злых, беспощадных, жестоких. Нападают на стариков, на женщин, на влюблённые парочки. За такую парочку принимают и нас.

Сначала они шумят, кривляются, на полную мощность заводят проигрыватель-автомат, хихикают, потом всё громче и громче прохаживаются на наш счёт. Один вынимает велосипедную цепь и начинает поигрывать ею, другой недвусмысленно что-то сжимает в кармане.

Мы допиваем пиво и выходим в пустынный переулок.

Не успеваем пройти и полусотни метров, как нас окружают «волчата». Теперь в руках у них ножи, кастеты, железные палки. Глаза горят, в уголках губ слюна (они небось и марихуаной, и ЛСД балуются). Они действительно напоминают волчью стаю, сильную и смелую, лишь когда пятеро на одного, готовую растерзать свою жертву. Как же страшно должно быть какой-нибудь старушке или влюблённой парочке (не такой, как мы, а настоящей) перед лицом этих хищников. Я смотрю на них, и мне вдруг становится их жалко. Ходили бы с подружками, пели, ну ладно, не в церковном, так хоть в школьном хоре, сидели бы с папой и мамой у телевизора. Так нет, вот они, уличные бандиты… Как кончат? В тюрьме, на кладбище, куда их отправит такая же соперничающая банда. Или я. Они злорадно улыбаются, глядя на нас, предвкушая расправу. Им и в голову не приходит, как близко они сейчас к своей жалкой глупой смерти. Бедняги.

Мы стоим возле уличного фонаря, и нас хорошо видно. Они, наверное, специально выбрали такое место.

— Ну-ка, — говорит один из них, обращаясь ко мне, — три шага от девки, и пусть она подойдёт сюда.

Некоторое время я молча смотрю на них, вздыхаю. Правой рукой снимаю тёмные очки, левой вынимаю пистолет (ах, я вам, кажется, не говорил, что я левша). Так вот, имейте в виду. Гудрун делает то же самое.

На мгновенье парни застывают, в глазах ужас. «Волчата» поняли, что перед ними тоже хищники, но посильней. Они привыкли к законам джунглей (в том числе и городских). Сами не знающие пощады, они не ждут пощады от других.

И вдруг один тоненьким, ломающимся голоском кричит:

— Это «они»! «Они», я вам говорю, я по телевизору видел! Это «они»!

И в ту же секунду, бросив палки и велосипедные цепи, «волчата» исчезают с фантастической быстротой. Переулок пуст, не слышно даже звука шагов.

Гудрун коротко смеётся и прячет пистолет. Но мне не смешно. Не потому, что эти мальчишки давно знают цену деньгам и могут из ближайшего автомата позвонить в полицию. Нет, мы достаточно хорошо ориентируемся, и через несколько минут в гуще проходных дворов, переулков и домов с несколькими выходами нас не найти. А потому, что испытываю странное чувство горечи — даже эти зверята нас боятся, даже они, даже для грабителей, для бандитов мы пугало. Кто же мы? Кем стали? За кого нас считают?

Как за кого? Да за того, кто мы есть. За убийц, за страшных убийц, вот за кого!

А ну их всех к чёрту! Меня охватывает ярость! К чёрту их! К чёрту! К чёрту! Я боевик, мой путь ясен и ясны задачи. В конце концов, во всём виновато это общество сытых свиней! Вот их и надо уничтожать, жечь, убивать, взрывать, грабить! В этом моя задача! И я её выполню. Мы её выполним.

Я смотрю на Гудрун. Она идёт рядом своим решительным шагом, длинный нос устремлён вперёд, роскошные волосы убраны в целях маскировки под берет. Это верный товарищ, надёжный друг. Или сообщник? Какая разница? Мы с ней связаны тысячью нитей, общей яростью, общим страхом, общей целью, общими жертвами. Мы идём одной дорогой и пройдём её до конца вместе.