Турецкий караван

Среди турок, встречавших караван в Самсуне, Фрунзе издали с коня заметил и две по внешнему виду не турецкие фигуры. Приблизившись, увидел красного командира, наверно атташе, и нового российского посла — Семена Аралова: в легком пальто, молодой, держится уверенно, несуетливо. Приветствуя, Аралов высоко поднял шляпу. Фрунзе, соскочив наземь, крепко пожал его руку:

— Принимайте смену, Семен Иванович! Я — домой!

В русско-японскую войну Аралов был прапорщиком. В мировой войне он прошел через двадцать два сражения, и фронтовики избрали его потом в армейский комитет, масса делегировала на съезд Советов. По рекомендации Ленина он был введен в Реввоенсовет Республики. Аралов сформировал Двенадцатую армию красных войск. Наконец, он перешел на дипломатическую службу. Он участвовал в мирных переговорах с Польшей, потом был представителем Советской России в Литве. Именно такой человек и нужен сейчас в Ангоре… Фрунзе предложил:

— Часок отдохну, и прошу ко мне…

Окна номера смотрели на море, за горизонтом — родина… Умывшись, Фрунзе надел светлую любимую свою косоворотку — празднично встретить гостей. Российское посольство было людное — ехали с семьями. Весело-озабоченная, к Фрунзе зашла жена Аралова с детьми: как в дороге в горах прокормить и оберечь ребят? Фрунзе ответил обстоятельно — где купить, где купать и к кому обращаться… Тут вошла судомойка Матрена — заберите меня домой! Заберем, — ответил Фрунзе.

Аралов явился вместе с военным атташе Звонаревым. Засели на всю ночь, чтобы все передать и все получить. Аралов — сразу:

— Из своей головы в наши переложите, Михаил Васильевич, все турецкие богатства. Нуждаемся!

— Вот-вот, и со мной было то же — нуждался. Но сперва — что в Москве?

— Перед отъездом я был в Кремле, — сказал Аралов. — Ильич интересуется вашей миссией…

— Как его здоровье?

— Выглядит плохо, — помрачнел Аралов. — Жалуется на головные боли.

— Турецкие вожди шлют ему сердечнейшие приветы. Здесь часто печатаются его портреты. Одного своего теоретика назвали «турецким Лениным».

Аралов спросил о Мустафе — что он такое, и Фрунзе засмеялся:

— Это ж мой, братцы, вопрос, постоянный на пути в Ангору! А теперь могу и обобщить. Это человек большой воли и энергии, талантливый политик и военный организатор. Я скажу вам, что с ним турецкое национальное движение очень значительно, идет самая доподлинная антиимпериалистическая борьба. Мустафа — стойкий боец за независимость страны, и даже нечто большее. По-моему, крупная историческая фигура…

— Крайне любопытно, каким он видит будущее?

— Он сам об этом, наверно, скажет вам, — человек общительный. А мне кажется, что кемалисты покончат с монархией. Хотя в бюджете, принятом на двадцать первый год, была статья… — Голубые глаза Фрунзе глянули неожиданно лукаво. — Его величеству падишаху на мелкие расходы было ассигновано пятьсот пятьдесят одна тысяча двенадцать лир…

— Но не хотите же вы сказать, что мы дали золото… султану?

— Не волнуйтесь, Семен Иванович, — усмехнулся Фрунзе. — Султан вообще ни куруша не получал и не получает от Ангоры, даже на пачку сигарет. Эта статья расхода — символическая. Если хотите, скрывает подлинное отношение Кемаля к султану. Ведь среди своих, как вы знаете, у Кемаля немало противников, и он большой дипломат с ними. Даже больший, чем с нами. Про них говорит: люди слабой души. Ведет себя с ними, как с детьми, как с больными.

— Ну, а нас, какими он нас видит? Его телеграммы в Москву искренни?

— Он, уверяю вас, понимает историческое значение Октябрьской революции, что она значит для народов Востока, для дела его самого… Ухватился за нас… Хочет, искренне хочет с нами всегда дружить… Это простое слово — дружить, с детства каждому знакомое, он хочет в государственных отношениях утвердить. Уверен, что вы с ним подружитесь. Только будьте с ним откровенны…

— Если можно, Михаил Васильевич, — о войске, об армии… Я запишу.

— В общем еще большая раздробленность и разношерстность, у многих помещиков личные вооруженные отряды, — отвечал Фрунзе. — Но над всеми теперь берет верх регулярная национальная армия. Анархистская партизанщина подавлена. Друзья Кемаля, генералы Февзи и Исмет, преданы ему, а те, которые лгут ему в глаза, не имеют веса. Именно здесь была неточность в оценках Нацаренуса, я уже писал об этом. Ну, и в моих оценках, прошу вас, сделайте поправки на месте: они могут оказаться вчерашними — ведь обстановка быстро и непредвиденно меняется.

— Постараемся со Звонаревым вникнуть, разобраться, — сказал Аралов. — А что характерно для оперативных замыслов главкома турок?