Тургенев

Перечитав все рассказы в отдельном издании, Иван Аксаков высказал Тургеневу удивление, каким образом могла такая книга беспрепятственно миновать цензурные инстанции: «Это стройный ряд нападений, целый батальный огонь против помещичьего быта».

Тревога официальных кругов по поводу вредного влияния «Записок охотника» на умы читателей нашла отражение в секретном расследовании обстоятельств, при которых появилось отдельное издание. В докладной записке министра просвещения царю говорилось, что значительная часть помещенных в книге рассказов имеет «решительное направление к унижению помещиков, которые представляются вообще или в смешном и карикатурном, или, еще чаще, в предосудительном для их чести виде».

Цензор Львов, разрешивший издание книги, был отстранен от должности, а тот, кто производил расследование, с цинической откровенностью спрашивал: «Полезно ли доказывать нашему грамотному народу, что однодворцы и крестьяне наши, которых автор опоэтизировал, находятся в угнетении, что помещики наши ведут себя неприлично и противозаконно, что сельское духовенство раболепствует перед помещиками, что исправники и другие власти берут взятки, или, наконец, что крестьянину жить на свободе привольнее, лучше?»

Впечатление от рассказов было тем сильнее, что Тургенев писал обо всем этом без нажима, без подчеркивания, умело оттеняя основную мысль не пояснениями, а чисто изобразительными средствами. В основе его творческого метода лежало убеждение, что художник должен побеждать своим оружием, своими средствами. Дело писателя создать образ, воздерживаясь от объяснений, от навязывания читателю своих мнений и выводов, утверждал он. Тенденция сопряжена со слабостью техники, она признак незрелости. Это — работа суровой ниткой. Когда автор сам чувствует, что он не сумел убедить образом,

он спешит разъяснить, что должен был означать его образ.

Эту особенность тургеневской манеры письма сразу почувствовал и отметил его современник — поэт Ф. И. Тютчев. Он прочитал «Записки охотника» вскоре после того, как они вышли. «В них столько силы жизни и замечательной силы таланта, — писал он. — Редко соединялись в такой степени и в таком полном равновесии два трудносочетаемых элемента: сочувствие человечеству и артистическое чувство. С другой стороны, не менее замечательное сочетание самой интимной реальности человеческой жизни и проникновенного понимания природы во всей ее поэзии».

Секрет равновесия, о котором говорит здесь Тютчев, заключался как раз в творческом методе Тургенева. В его рассказах не было гневных тирад против ужасов крепостного права, но какая-нибудь незаметно и непринужденно введенная в рассказ деталь заставляла читателя очень остро чувствовать и трагизм рабского положения крестьян и моральное превосходство их над угнетателями.

«Я рад, что эта книга вышла, — заметил сам Тургенев. — Мне кажется, что она останется моей лептой, внесенной в сокровищницу русской литературы».

В книге была дана целая галерея портретов, набросанных уверенной рукой тонкого художника, знающего тайны подлинного мастерства.

В ней были широко охвачены социальные слои и прослойки тогдашней русской провинции от именитых бар до бездомных бродяг. Помещики богатые, помещики средней руки, разорившиеся владельцы имений, перешедшие на положение приживальщиков и шутов у имущих, однодворцы, крепостные и дворовые, дворецкие, бурмистры, старосты, десятские, лесники, рядчики, конторщики, лекари, купчики, барышники, исправники, становые, смотрители, целовальники, половые, ямщики, форейторы, кучера, камердинеры, лакеи.

Такого богатства и разнообразия «типажа» русская литература до книги Тургенева еще не знала. Прежние писатели-прозаики скупо и редко рисовали типы крестьянок и деревенских детей. Рассказами «Свидание», «Ермолай и мельничиха», «Бежин луг», «Живые мощи» Тургенев восполнил и этот пробел.

Тематика рассказов в «Записках охотника» связана с охотой лишь чисто внешним образом. В некоторых из них — «Однодворец Овсяников», «Татьяна Борисовна и ее племянник», «Певцы», «Петр Петрович Каратаев», «Гамлет Щигровского уезда» — об охоте вообще ничего не говорится. В других — два-три слова, две-три фразы, употребленные автором как вступление для развития действия: «Я возвращался с охоты», «Мы отправились на тягу» и т. д. И только один очерк («Лес и степь») весь целиком посвящен охоте.

Условность самого названия книги, отнюдь не охватывающего все многообразие и глубину ее содержания, становится еще более очевидной, когда сравниваешь «Записки охотника» Тургенева с книгой его старшего современника — С. Т. Аксакова.

По случайному стечению обстоятельств обе они появились почти одновременно. Но они не исключали одна другую, не дополняли друг друга и не соперничали между собой. Это были две совершенно различные книги, причем аксаковские «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» по строгой определенности темы и были как раз записками охотника.