Тургенев

В очерке, посвященном памяти великого художника, он вспомнил и о последней своей встрече с ним через несколько месяцев в Петербурге, в ветреный июньский день на площади Зимнего дворца. Иванов только что вышел из Эрмитажа. «Морской ветер крутил фалды его мундирного фрака; он щурился и придерживал двумя пальцами свою шляпу. Картина его уже была в Петербурге и начинала возбуждать невыгодные толки…»

Так постояли они недолго, поговорили и разошлись. А в Спасском, куда поспешил тогда уехать Тургенев, он получил спустя недели две известие о преждевременной смерти Иванова.

Друзья и собратья звали Тургенева на родину. В эти дни Фет писал в стихотворном послании к нему:

…вечно радужные грезы

Тебя несут под тень березы,К ручьям земли твоей родной.Там все тебя встречает другом:Черней бразда бежит за плугом,Там бархат степи зеленей,И верно чуя, что просторней, —

Смелей, и слаще, и задорнейВесенний свищет соловей.

Тургенев отвечал поэту-земляку: «Вы говорите, что часто мечтаете о нашем общем житье в деревне в нынешнем году… Я мечтаю о нем даже здесь, среди величавых развалин, в длинных мраморных залах Ватикана, Недаром же судьба поселила нас всех, Вас, Толстого, меня, в таком недальнем расстоянии друг от друга!»

Звал Ивана Сергеевича на родину и Лев Толстой, не скрывавший своего огорчения тем, что Тургенев остался на зиму в Италии.

«Ежели вы верите в мою дружбу к Вам, напишите мне, как можно искреннее, что Вы делаете? что думаете? Зачем Вы остались? Эти вопросы сильно мучают меня…»

В декабре Тургенев отправил в редакцию «Современника» повесть «Ася» и вскоре получил письма от Панаева и Некрасова. Оба горячо благодарили его за повесть и сообщали, что она всем чрезвычайно понравилась. «От нее веет душевной молодостью, вся она чистое золото поэзии. Без натяжки пришлась вся эта прекрасная обстановка к поэтическому сюжету, и вышло что-то небывалое у нас по красоте и чистоте. Даже Чернышевский в искреннем восторге от этой повести», — писал Некрасов Ивану Сергеевичу.

Когда новая повесть Тургенева была напечатана в 1858 году в первом номере «Современника», Чернышевский откликнулся на нее статьей «Русский человек на rendez-vous», носившей подзаголовок «Размышления по прочтении повести Тургенева «Ася».

Отметив поэтические достоинства этого произведения, Чернышевский остановился на рассмотрении характера и поведения главного ее героя, родственного таким фигурам, как Бельтов, Рудин, Агарин и другие. «Он не привык понимать ничего великого и живого, — указывает Чернышевский, — потому что слишком мелка и бездушна была его жизнь, мелки и бездушны были все отношения и дела, к которым он привык. Это первое. Второе — он робеет, он бессильно отступает от всего, на что нужна широкая решимость и благородный риск, опять-таки потому, что жизнь приучила его только к бледной мелочности во всем. Он похож на человека, который всю жизнь играл в ералаш по половине копейки серебром; посадите этого искусного игрока за партию, в которой выигрыш или проигрыш не гривны, а тысячи рублей, и вы увидите, что он совершенно переконфузится, что пропадет вся его опытность, спутается все его искусство…»

Статья писалась в ту пору, когда крестьянский вопрос сделался «единственным предметом всех мыслей, всех разговоров».

Это позволило Чернышевскому придать герою «Аси» значение символической фигуры, как бы олицетворяющей малодушие тех, кто, расточая фразы о свободолюбии, на деле оказались пособниками крепостников.

Критик безошибочно предсказал, как будут вести себя либералы в дни решительных классовых схваток.

Впоследствии Добролюбов в своих статьях «Что такое обломовщина?» и «Когда же придет настоящий день?» развил идеи, заложенные в статье Чернышевского, и дал глубокий анализ типических черт героев дворянской литературы.

ГЛАВА XXII

"ДВОРЯНСКОЕ ГНЕЗДО»

В июне 1858 года Тургенев вернулся на родину. Два года отсутствовал он, и за это время произошли заметные и очень важные сдвиги в общественно-политической жизни страны. Явные признаки разложения феодально-крепостнического уклада самодержавной России проявлялись еще задолго до Крымской войны, финал которой с непререкаемой ясностью показал гнилость и бессилие крепостной России. В середине пятидесятых годов создались предпосылки революционной ситуации, которая четко обозначилась затем в период 1859–1861 годов.

Глубочайший кризис крепостнической системы развивался с нараставшей все время быстротой, создавая чрезвычайно напряженную обстановку в стране. Крестьянские волнения вспыхивали одно за другим. Они исчислялись уже сотнями. Ленин, характеризуя этот исторический этап, писал, что даже «самый осторожный и трезвый политик должен был бы признать революционный взрыв вполне возможным и крестьянское восстание — опасностью весьма серьезной»[38].