Тургенев

Все это может быть предметом особой работы. В данном случае интересен другой вопрос: в чем личная драма Лаврецкого и Лизы была похожа на то, что было пережито Огаревым и Тучковой до их отъезда в Лондон в 1856 году?

Сущность происходившей драмы сама Тучкова определила как «невозможность легального брака». Чувства полюбивших друг друга Огарева и Тучковой подвергались тягостнейшим испытаниям из-за того, что Марья Львовна отказывалась дать согласие на развод. Тщетно просил Огарев Наталью Герцен «похлопотать» на этот счет «осторожно около Марьи Львовны.»

Только смерть этой женщины могла снять и сняла с них тягость безысходного положения.

В жизни произошло то, что в романе показано как неосуществленная возможность, поманившая на минуту Лизу и Лаврецкого миражем личного счастья. Но мираж быстро рассеялся — оказалось, что известие о смерти Варвары Павловны было ошибочным.

А в жизни тоже случилась ошибка, но иного характера. Не зная, что в марте 1853 года жена его умерла в Париже, Огарев просил своего поверенного возбудить дело о разводе с нею. Только в сентябре До него дошла весть, что Марьи Львовны нет в живых.

В романе Варвара Павловна жива, но ее считают умершей. А в жизни Марья Львовна умерла, а ее продолжают считать живой.

Новизна содержания «Дворянского гнезда» заключалась прежде всего в трагическом столкновении Лаврецкого с лживой моралью тогдашнего общества.

Тургенев впервые в русской литературе поставил в «Дворянском гнезде» очень важный и острый вопрос о церковных путах брака. Но сделано это было автором так гонко и незаметно, что не сразу угадывалось. Писарев, а затем Добролюбов с присущей им проницательностью разгадали настоящий подтекст «Дворянского гнезда». Однако, не имея возможности подробно разбирать роман под таким углом зрения, они ограничились лишь глухим указанием на данное обстоятельство. Но об этом в своем месте.

ГЛАВА XXIII

ИНЦИДЕНТ С ГОНЧАРОВЫМ. «НАКАНУНЕ». РАЗРЫВ С «СОВРЕМЕННИКОМ»

Закончив роман, Тургенев стал собираться в Петербург.

30 октября 1858 года он написал Фету, который в это время уже перебрался на зиму в Москву: «Пишу к Вам две строки, чтобы, во-первых, попросить позволения поставить у Вас на дворе на несколько дней мой тарантас, а, во-вторых, чтобы предуведомить Вас о моем приезде в Москву не ранее пятого или шестого ноября. До скорого свидания».

«Действительно, — вспоминал Фет, — 5 ноября не успели мы окончить кофею, как у нашего крыльца прогремел знакомый мне тарантас и в дверях передней я встретил взошедшего по лестнице Тургенева. Входя в отведенный ему кабинет мой, он сказал, что, оправившись с дороги, выйдет пить чай к хозяйке.

За чаем он был, чувствуя себя здоровым, весел и сказал, что сегодня никуда не поедет со двора, а усядется писать письма и будет обедать дома и разве вечером куда-нибудь сбегает. Когда через несколько времени я вошел к нему, то не узнал своего рабочего стола.

— Как вы можете работать при таком беспорядке? — говорил Иван Сергеевич, аккуратно подбирая и складывая бумаги, книги и даже самые письменные принадлежности.

За исключением С. Т. Аксакова, не выезжавшего из дому по причине мучительной болезни, кто только не перебывал из московской интеллигенции за три дня, которые провел он в нашем доме».

Между прочим, в Москве издатель «Русского вестника» М. Н. Катков просил Тургенева отдать «Дворянское гнездо» в его журнал. Но Тургенев отказался от предложения Каткова, не желая нарушать слово, данное Некрасову.

Приехав в Петербург, он все еще занимался окончательной отделкой романа. Наконец чтение «Дворянского гнезда» в дружеском кругу литераторов было назначено на 28 декабря.

Но читать сам Тургенев не мог, потому что сильно простудился и потерял голос. Он просил Анненкова заменить его на этот раз, на что последний охотно согласился.

Слушать чтение романа явились Некрасов, Дружинин, Писемский, Панаев, Боткин, Никитенко, Гончаров и несколько приятелей Тургенева не из писательской среды: И. Маслов, Н. Тютчев, М. Языков.

Чтение заняло два вечера и прошло с необыкновенным подъемом — все единодушно признали роман новой огромной удачей автора.

Петербургские писатели, слушавшие «Дворянское гнездо», собираясь после этого чтения на литературных обедах то у Гончарова (в канун нового года), то у Некрасова (2 января), продолжали подробно и оживленно обсуждать новый роман.

Многие предсказывали Тургеневу, что его ждет овация со стороны читателей, но никто не предвидел, какой она примет характер по выходе журнала.

Впоследствии Тургенев и сам отметил в предисловии к романам, что «Дворянское гнездо» имело самый большой успех, который когда-либо выпадал на его долю.

Из последовавших многочисленных критических откликов значительный интерес представляют высказывания Писарева и Добролюбова.

В пору написания статьи о «Дворянском гнезде» Писареву было девятнадцать лет, однако его разбор романа отличался редкой зрелостью и самостоятельностью мысли, глубиной и мастерством анализа.