Туристический сбор в рай

– Сереженька, я так боюсь умирать! – проговорил он. – Очень боюсь… – По его щекам, глубоким морщинам стекали мутные слезы. – Как вы думаете, там что-то есть?

Сереженька был на пятьдесят лет моложе умирающего старика, а потому никогда особо не задумывался о потустороннем мире, но он был добрым молодым человеком и ответил убежденно – так, как учили в театральном училище, которое он окончил десять лет назад, – по Станиславскому:

– Конечно, есть! Даже не сомневайтесь, Наим Ионович!

Старик повернул к нему большую костистую голову, пошамкал вставными челюстями, издавая пластмассовые звуки:

– Вы не знаете… Никто не знает… Может, раввина позвать? – У него были серые губы. – Кстати, вы знаете, кто такой раввин?

– Нет, – честно признался Сереженька.

– Да и откуда вам знать про это – русскому мальчику! Раввин – это очень образованный человек, служащий еврейского религиозного культа. Он знает все, что будет после. Да и то, что было до.

– Конечно, надо позвать! – поддержал артист. – Вы, профессор, мне только его телефон дайте, а я приведу!

– Но у меня нет знакомого раввина! Я никогда не был в синагоге.

– Где, простите?

– Если бы я туда ходил, меня бы в советские времена выгнали из театрального училища и выезд за границу бы закрыли. А у меня там книги печатались! В Италии…

– Хотите попить? – предложил Сереженька, взял с подоконника баночку кока-колы, вскрыл ее и всунул в рот профессору трубочку.

– Да, я люблю это, – признался умирающий и жадно втянул напиток. – А знаете, когда я ее впервые попробовал?

Нет, – ответил Сереженька, глядя, как коричневые капельки теряются в кустистой то ли бороде, то ли щетине. – В Италии?

– Именно, в шестьдесят втором году. – Он сделал еще пару глотков и, рыгнув, вновь сказал: – Я так боюсь умирать…

Сереженька познакомился с Наимом Ионовичем Гронским, когда поступил в театральное училище на актерский факультет. Им представили профессора, который был призван обучать студентов Мельпомены истории изобразительного искусства. К этому времени они уже отучились два месяца, и ИЗО им все это время преподавала доцент Лялина-Вялина, прозванная воблой, так как профессор Наим Ионович, по слухам валютный миллионер, временно находился в Италии, где у него одна за другой выходили книжки о великих художниках и памятниках мировой архитектуры. В то время железного занавеса Наим Ионович казался будущим артистам небожителем. О нем рассказывали всяческие невероятные легенды как о прожженном сердцееде, как о богатейшем человеке в СССР, который изредка приглашал самых красивых студенток в валютный ресторан, где расплачивался долларами.

– Долларами! – произносили шепотом.

Студентки, удостоившиеся такой чести, охали и ахали, шепчась между собой, что костистый, с проплешиной на макушке, бородатый старик с трехъярусным носом, мясистый кончик которого лежал почти на губах, совсем и не старик, а приятный солидный мужчина. Но с одним недостатком, а именно – с женой Соней, злой и дерзкой старухой, которая, как сплетничали, могла даже побить Ионыча за шуры-муры со студенточками. Говорят, такое уже бывало, например когда она застукала супруга в его мастерской на Маяковке с выпускницей, редкой красавицей Сапуновой – а-ля народная артистка СССР Борисова в молодости, – распивающими валютный растворимый кофе… После того случая пришлось в мастерской делать ремонт. Сапунова уверяла, что у нее ничего с педагогом не было, что он ей только жаловался на подозрительность жены, на непростую супружескую жизнь… А в этом смысле… ни одного намека…

Студенты театральных вузов мало тяготеют к образованию, всецело поглощенные изучением актерского мастерства и других сопутствующих дисциплин, таких, как танец, фехтование и сценическое движение. Общеобразовательными предметами богемное большинство манкировало, посещали их только профнепригодные студенты, которым мало что светило в актерской профессии и надо было вплывать в жизнь за счет хороших знаний. Такие обычно становились в театрах комсоргами, а затем парторгами. Конечно, к Лялиной-Вялиной, к вобле то есть, на ИЗО никто из талантливых не ходил, что ей, впрочем, было по барабану, а вот на пары Гронского являлись даже самые конченые дебилы. Студенты так охотно в театр не ходили, как на лекции Ионыча, зная, что на любом уроке может случиться нечто из ряда вон.