Турнир

И снова горн. Прорыв запечатан. Ветер стихает. Маги падают на колени, с выжженными источниками, трава стала алой. Души тех, кто умер кружатся над ущельем в поисках выхода, которого нет, сверху Око и их начинает затягивать в Прорыв. И снова взвивается горн, указывая путь, маня всех за собой, чтобы ушли, чтобы успели, что нашли путь…

Я уже заканчивала, из последних сил, вкладывая душу, как будто действительно вернулась туда, в лето сорок шестого. Лето и зима, две битвы на Рифейском слились в одно целое, и я чувствовала, как течет горячими каплями тушь по щекам, размазывая полоски, и в этот момент вокруг меня вспыхнуло, окутывая в кокон, серебристое пламя.

Амулет Великого сработал.

Полыхнуло серебром так, что я перестала видеть что-либо вокруг, мелодия взвивалась вверх, и вместе с ней усиливалось пламя, горн стихал, убаюкивая, и пламя опадало. Я звала павших за собой, звала вернуться к источнику, вернуться домой, к пламени Отца, вернуться к Великому… как будто звуки моего горна действительно могли вывести тех, кого затянуло в прорыв.

Я закончила в гробовой тишине. Последние искры серебристого огня гасли, окружая горн и руки сиянием. Арена безмолвствовала.

Молчала я, молчали ошеломленные судьи, молчала потрясенная публика, пока кто-то первый из легионеров, прямо напротив трибуны не приложил кулак к груди, отдавая честь и салютуя. Металлические заклепки перчатки с глухим стуком ударились о легкую броню. И это как будто разбило стазис.

И следующий легионер, и следующий, и следующий, все по кругу Арены. Глухой перестук салютов зазвучал усиленный чарами. Затем встал в полный рост тировский судья, Фелисити и Таджо, приложив кулак к груди. Салютовал одетый в белоснежную рубашку Люк, и все в нашей ложе, вставали ряды за рядами, ложа за ложей, поднимаясь на ноги и отдавая честь тем, кто умер в сорок шестом, и тем, кто умер позже, пока вся Арена не оказалась на ногах.

А я выдохнула устало — сил не было совершенно, погладила деревянный кругляш под одеждой, думая, насколько я была несправедлива к Великому, и отсалютовала небу.

Голубому и пока ещё безоблачному небу над моей головой.

Глава 94. Горечь победы

Когда я закончила и спустилась со сцены, Фей смотрела на меня молча, большими темными и блестящими от не пролитых слез глазами. Высшие не плачут, не положено, по крайней мере в общественных местах и на глазах у публики. Поэтому она кусала губы, стискивая, комкая, юбку ханьфу, и держалась.

Гебион кивнул мне коротко, с влажными глазами, отдав четкий полный салют, который отдают только Легату. Первый раз я видела, что спина Лидса полностью расправлена, плечи с гордостью развернуты. Мальчишка слишком чувствителен, слишком.

— Благословение Великого, это благословение, Вайю, — она обняла меня крепко-крепко, и наконец шмыгнув носом, заревела. — Это было так… это было так… я видела их… я почти видела их… это как картина… и свет… и души… Вайю-ю-ю-ю…

Умница Геб встал так, чтобы загородить нас от чужих глаз широкими плечами, и очень нежно смотрел на расчувствовавшуюся Фей-Фей. Только этого не хватало. Даже Поллукс Хейли не слишком проходит по жестким критериям деда By, а у Лидса вообще никаких шансов.

— Ш-ш-ш, — я укачивала ее в объятиях, — сейчас будет голосование, и мне очень нужна твоя помощь, Фей.

При слове помощь слезы почти сразу высохли, сестра дернулась, и начала командовать.

— Геб, неси…

* * *

— Подожди, ещё вот здесь осталось, — Фей торопливо стирала тушь с моего лица, незаменимый Геб где-то умудрился раздобыть теплое влажное полотенце.

Мы успели только вытереть лицо и собрать волосы в низкий узел, Фей-Фей не обладала способностями Нэнс за пару мгновений привести мою гриву в идеальный порядок. Но лучше так, чем продолжать плакать.

Марши в зале ожиданий не было, поэтому помощник распорядителя пригласил только нас.

— Леди, прошу, — короткий поклон, — и, леди Блау, это было самое изумительное, что я слышал за последние десять Турниров, — стекла очков сверкнули, — и сам Великий осенил вашу музыку дланью своей. Вы благословенны…

Ещё один фанатик на мою голову. Хватит Лидса, который яростно качал головой, подтверждая каждое слово старика.

— Пусть будут благословенны Блау, мистер Гладей. Благословенны Блау.

Марша уже ждала на сцене, в том же самом восхитительно-огненном наряде второй песни, и смотрела только вперед, не удостоив меня и краешком взгляда. Я встала рядом, и с большим трудом удержалась от улыбки, сравнив наш вид. Тушь Фей стерла, волосы завязали, но люков кафтан с подвернутыми рукавами я так и не сняла.

— Сколько пафоса, — шепнула она, не поворачивая ко мне голову. — Хватит на весь Предел.

— Я с удовольствием посмотрела бы, что исполнила бы ты, если бы узнала о своем участии за десять мгновений, — парировала я. — Может стоит поставить эксперимент? На алхимии, например.

— На алхимии? — она улыбнулась широко и очень злорадно. — На алхимии тебе будет не до меня, Блау, поверь мне.

Значит Хейли действительно припас для второго дня какую-то особенно мерзкую гадость.